Внутри театральных мастерских столичного театра разместилась мастерская «Зина Зингер». Несколько комнат – примерочная, пошивочный цех, кабинетик самой Зины, склад и что-то, вроде подиума, в крошечном зальчике с высокими потолками. Борис тут был, как у себя дома – здоровался, отпускал шуточки, по дороге подписал несколько бумажек, с кем-то раскланялся, кому-то сунул в кармашек деньги, и, наконец, втолкнул Яшу в Зинин кабинетик. Стены, обитые гобеленом, стол, заваленный бумагами, манекен – и Зина. Строгая, собранная, деловитая.
– Яша, очень приятно, – она протянула ему руку, как будто и не было этой ночи, Генсбура, шампанского – ничего не было, – вот, Борис рекомендовал мне вас, и, кстати! напомнил нам о вашей джинсовой коллекции, – она сделала приглашающий жест, – а вот, знакомьтесь! Господин Бен… нет-нет, простите, господин Кемаль Османоглу, – в глубоком кресле сидел тот самый, темноглазый, – давайте обсудим детали?
Совершенно ошеломленный Яша сел на крутящийся табурет, зажал руки между колен и приготовился слушать.
Зина переменилась совершенно. Ничего от прежней девочки не осталось, разве что чуть вздернутая верхняя губа, и открытый взгляд? Зина, вечная пофигистка, всегда и всюду опаздывающая, невнимательная Зина, рассеянная Зина, Зина, «считающая ворон», смешливая, некрасивая девочка – эта Зина сейчас говорила четко и убедительно, небрежно бросала на стол рисунки, фотографии, образцы материй, и говорила по делу! Понимал ли турок её тонкую иронию, или он переводил рубли в лиры, Яша так и не понял. Равно как и то, почему продюсер Бен оказался королем турецкой моды Кемалем, и куда делись тот, с неопределенным голосом и непонятная тетка. Турок кивал головой, щелкал бусинами четок и сладко улыбался.
– Ну, вот, я вижу, мы поняли друг друга, – Зина, вдруг ставшая похожей на Джейн Биркин, защелкнула дипломат, полный картонками с образцами пуговиц, – а вот, наш повелитель денима, Яша Измайлов.
– Измаил? – сочно спросил турок, – есть карашо! Джинсы! – он схватил Яшу за рукав куртки и потер ткань тем же жестом, каким считают деньги, – джинсы! Тамам! Кач? Не кадар кач?
– Он спрашивает, сколько ты хочешь, – Борис сидел на невесть откуда взявшемся канапе, обтянутым голубеньким репсом, – денег, сколько?
– За что? – изумился Яша, – я ничего не продаю?!