– Заждались вас, Евгений Сергеевич. Я обернулся на голос:
– Вы мне?
Передо мной сестра милосердия. Именно, именно! Милосердия! Аккуратное, серое, закрытое платье под горло, белоснежный фартук, на голове косынка с вышитым красным крестом. Миловидное усталое лицо.
– Вы, видно, ночь не спали, сестрица? – спрашиваю.
– Не важно, Евгений Сергеевич. Поспешите, в операционной вас заждались.
– Меня? – переспрашиваю.
– Как? – не понимает сестрица, – вы ведь Дорн?
– Дорн, – киваю. – Доктор Дорн.
– Михаил Львович торопит: большая кровопотеря. Состояние критическое.
Мгновенно, словно снежный буран, обрушивается на меня вихрь воспоминаний: мохнатая лошадёнка неспешной рысцой семенит по зимнику. Скрип полозьев по укатанной дороге, тряская рысца, полусонный ямщик. Вокруг, куда ни глянь, заснеженная даль. Я волнуюсь и тороплю возницу.
Приказчик Узкохватов из соседнего городка прискакал в уездную больницу часа за два до Нового года. Скорей-скорей! С женой плохо! Михаил Львович кланяется и просит подсобить в операционной! Я засобирался. Понятное дело, как не откликнуться на призыв коллеги, если один врач просит другого! Собрался быстро. Взял инструмент, накинул шубу – и во двор, на мороз, в ночь! Залез в санки. Приказчик крикнул вознице: «Гони!» Покатили быстро – сани лёгкие, лошадёнка хоть неказистая, а бежит скоро, да возница торопит лошадёнку, торопит!
– Господин Дорн, – обернулся Узкохватов, – Христом богом прошу, спасите Евдокию! Пятое дитятко! Господь наградил! Всё пацаны да пацаны, а тут девочка. Спаси Христос! Доктор Евгений Сергеевич, войдите в положение! Ей вот вздумалось помирать, а как мы без неё? Спасите Христа ради!
Я запахиваю медвежью полость и откидываюсь, утопая в тёплом ворохе сена. Рядом приказчик скулит от страха и от горя. Так и едем: приказчик стонет, утирая слезу, лошадёнка то в галоп, то рысцой семенит. Возница вдруг крикнет, осердясь, и махнёт лошадку по спине кнутом, но не больно. Приказчик ругается: «Правь ровнее! Ещё вывернешь санки из колеи, держи крепче!» Торопимся!
Путь показался мне короток, и вот я, уже переодевшись, помыв и обработав руки, вхожу в операционную залу. В центре, в ворохе простыней, кто-то лежит. Ни лица, ни тела не видно. Я лишь знаю, что женщине 26 лет, до этого родила четверых ребятишек. И вот пятый может свести её в могилу, родившись так, что Михаилу Львовичу пришлось роженице перелить уже не один литр крови, поскольку кровь хоть и «не водица», а всё ж вытекала из несчастной и вытекала.