– Ну так что ж ты не уплываешь? – спрашивает Амфином, бывший воитель, чья рыжая борода пронизана золотыми нитями, а подбородок выпячивается, как нос корабля, на котором он приплыл на этот остров. – Если уж тебе так надоело ждать, пока женщина сделает свой выбор, пора вспомнить, что море большое и в мире еще много чудес. Уплывай!
– Но, – хнычет его пьяный собеседник, – что, если она собиралась выбрать меня?
– Она не собирается выбрать тебя, – встревает еще один. – Она никого не собирается выбирать.
«Она» – хозяйка этого дворца – сидит отдельно от всех, в самом дальнем конце зала. Трон ее мужа, скромное кресло резного дерева, без позолоты и драгоценных камней, стоит чуть выше, за ее спиной. Она никогда не сидела на нем. Ее двоюродная сестра Клитемнестра сидела на троне своего мужа Агамемнона, когда тот уплыл в Трою, и правила как царица, и где она сейчас? Серой тенью скитается по полям усопших, и сердце ее, пронзенное мечом сына, все еще кровоточит. Нет, Пенелопа сидит всего лишь рядом с троном мужа – недремлющий страж, верная жена, хранящая нетленную память о возлюбленном, пропавшем Одиссее. Было время, когда на подобных пирах она все время ткала погребальный саван для своего свекра, Лаэрта. Тот факт, что Лаэрт все еще жив, служил весьма незначительным препятствием для этой затеи – всегда лучше подготовиться заранее, как любят говорить женщины Итаки. А вот то, что каждый вечер она распускала то, что соткала за день, утверждая при этом, что выберет мужа из присутствующих в этом зале, лишь когда работа будет закончена, – это вопрос намного более спорный и серьезный.
«Коварная» – так назвали женихи Пенелопу, когда ее обман был раскрыт. Коварная, коварная царица…
На самом деле ей следовало выйти замуж за одного из них сразу, как только была раскрыта ее маленькая хитрость. Чтобы положить конец всей этой прискорбной истории. Но кого же выбрать в мужья?
Пенелопа сидит над пирующими, и ее взгляд скользит по залу. Антиной избегает ее взгляда, не встречается с ней глазами вот уже много месяцев. Он перестал скрывать, что терпеть ее не может. Он не слишком хорошо знает ее как женщину – никто из присутствующих, сказать по правде, не знает ее как женщину, – чтобы ненавидеть ее человеческие качества. Он скорее ненавидит то, что она сделала с