Мудрость не всегда добра, а правда – милосердна, как, впрочем, и я.
Кожа Кенамона цвета заката, глаза сияют янтарем. Афродита называет его «аппетитным», смешивая гастрономические и эстетические вкусы, что я, в свою очередь, нахожу поистине недостойным; Артемида, отметив, что его руки скорее подходят для копья, чем для лука, больше не проявляет к нему интереса. Мужи островов изо всех сил стараются полностью игнорировать его, поскольку не могут справиться с подозрениями, что он на самом деле совершал все те деяния, которыми зеленые юнцы Итаки только хвастались. Он прибыл на эти острова с намерением посвататься к царице. Царица любезно его заверила, что ему, конечно, рады. Она осталась одна, став вдовой по сути, если не по статусу, а Итаке нужен был сильный царь, способный защитить ее берега. В таком положении у нее, само собой, не было возможности отвергнуть ни единого претендента на ее руку, во многом из-за того, что, занятые сватовством, они не стали бы грабить, убивать и угонять в рабство ее людей.
В то же время, раз тело ее мужа не было найдено, она, естественно, не могла выйти замуж ни за кого из тех, кто прибыл попытать счастья. Но ему не стоило терять надежды из-за этого препятствия, пусть и непреодолимого. В конце концов, остальные ведь не потеряли?
– Итака не может сравниться богатством с другими землями Греции, – продолжает Пенелопа, – зато о Спарте, где я жила еще девчонкой, говорили, что невольников, мужчин и женщин, там в пять раз больше, чем свободных жителей. Воины всячески наказывали, предавали ужасным мучениям тех, кто осмеливался выразить хоть тень непокорности, превращая все население в трясущееся от ужаса стадо. А вот жрецы… Жрецы тайком обещали кое-что другое – они дарили надежду. Мне никогда не забыть, какими крепкими были те цепи…
Покидая свою родину на далеком юге, Кенамон увозил с собой привычку брить голову и носить драгоценные украшения на шее и запястьях. А также повеление брата не возвращаться до тех пор, пока не станет царем. Повеление это, конечно, было абсурдным. Ни при каком раскладе не мог чужеземец завоевать руку царицы Итаки – но это и не было целью. Требовалось отсутствие Кенамона, и в тот момент, когда его отсылали прочь, перед ним встал выбор: остаться – и сражаться с собственной семьей, проливая кровь до тех пор, пока все его братья, кузены, а может быть и сестры, не будут уничтожены, – или отступиться и уплыть за океан, в земли, где никто о нем даже не слышал. Он выбрал, как считал, тропу мира. Слишком уж много битв было в его жизни.