– Гришка, бегом сюда!
Гришка молча подскочил к дедушке.
– На велосипеде ездишь?
– А то!
– Прыгай на велосипед и сколько духу будет мчись в медпункт. Скажешь Полине Артёмовне, что у меня внука искусали тысячи пчёл за один раз. Пусть сгребает всё, что у неё есть для спасения, сажай её на раму и мчи сюда.
– Так тысячи ж не могут на теле поместиться.
– Замолкни и не пререкайся! Времени нет совсем! А ей всё скажи, как я велел!
Он подтолкнул Гришку с велосипедом за багажник и уже вслед добавил:
– Только, ради Бога, поспешай, а то можете не успеть!
Выбирая жала, бабушка и мама переворачивали меня то на бок, то на живот. Мама почему-то всё время плакала и постоянно спрашивала:
– Где у тебя болит, Женечка?
А у меня может от страха, а может так и бывает при множестве ужаливаний, никакой боли не ощущалось.
Старался успокоить её:
– Да Вы не плачьте, мама, у меня совсем ничего не болит. Это я просто испугался сильно. Поэтому и кричал.
Мне даже было интересно рассматривать, как у мамы и у бабушки начинают распухать ужаленные пчёлами лица и руки. Но лежать на кровати с периной казалось липко и очень жарко.
Вначале попросил, чтобы на меня дули. Бабушка стала дуть, а мама взяла полотенце и начала махать надо мной, спрашивая:
– Ну как, тебе лучше?
– Нет, мама, мне как-то не так. Как будто всё мешает и жарко очень.
Тут вмешалась бабушка, она пощупала мой лоб и сказала маме:
– У него жар начинается, я платком своим головным пока помашу, а ты сбегай, в холодной воде намочи полотенце и положи ему на голову.
Полотенце быстро становилось теплым, и они стали мочить два полотенца и по очереди прикладывать их мне к голове и на грудь. Дедушка принёс ведро колодезной холодной воды и поставил его прямо у кровати. Он всё это время то заходил в хату, то выскакивал на улицу, посмотреть, не привез ли Гришка фельдшерицу.
Мне становилось всё жарче и жарче. И я опять заплакал, упрашивая маму:
– Мамочка, можно я на доливке лежать буду? Там не так жарко и простыни не будут прилипать ко мне.
Услышав это, бабушка, вдруг тоже заплакала и запричитала:
– Ой, лышенько, это ведь только перед кончиной люди просятся на землю их уложить. Ой, лихо какое! Что же ты это удумал, внучёчек?
– Ну, что Вы такое говорите, мамо, – сердито возразила мама, – у него просто от пота постель стала сырая, вот он и просится на доливку!