Дедушка умер в декабре две тысячи третьем году от инсульта. В сорок три года отец стал наркобароном, руководителем созданного им картеля, получив при этом несколько бизнесов, находящихся на стадии активного развития, и сотни врагов.
Во времена моей молодости было невозможно полностью осознать всю тяжесть груза, который свалился на его плечи. Он был вынужден адаптироваться – хоть и не по своей воле. Я никогда не понимала, что он тоже о чём-то мечтал и, скорее всего, жалел о своём рождении, как большинство людей в нашей семье. Он никогда не жаловался при мне. Папа нес свой груз ответственности – сначала перед отцом, потом перед семьёй. Я никогда не знала, чего он боялся, о чём действительно думал.
Нулевые годы были тяжелыми для нашей семьи – управлять адом всегда было сложно. Все знали, что отец возлагал большие надежды на старшего сына Луиса, отправил его учиться в штаты, несмотря на огромный риск, и учил всему, что умел сам, в свободное время. Он воспитывал достойного помощника, не спрашивая у сына о его мечтах. Тогда было тяжело всем. Бесконечные покушения, попытки разрушить нашу жизнь и семью, – всё это было частью реальности. Надежды отца на Луиса достигали отчаянной стадии. Он хотел вырастить из сына человека, которому сможет доверять, не боясь предательства или ножа в спину.
В один из дней утром я услышала, как мама плачет, а папа кричал, срывая голос на свою охрану. Нет, с братом было всё хорошо – он просто оставил записку и уехал. Скрылся именно так, как его учили. Настолько хорошо, что его не смогли найти. Время шло, отец не бывал дома, мама тоже где-то пропадала. Мы проводили время с Ниной – нашей няней и охранницей.
Вскоре отец решил, что заменой Луису стану я. Мама какое-то время противилась этому решению, но её мнение не имело особого веса. У Арэсели к тому времени хватало своих забот. Мама следила за всей многочисленной недвижимостью, имела, как потом оказалось, свой собственный бизнес в штатах и в Картахене. Она была словно светская львица под прикрытием. У родителей всегда всё было схвачено и продумано. Мои уши не слышали разговоров, а глаза – слёз родителей после того дня. Мы жили так, будто Луиса никогда и не было. Вопросы о брате запрещались. Как и присуще подростку, я злилась на них и ничего не могла с собой поделать.