Алессандро вышел из кабинета отца, и тяжелые мысли сразу накрыли его с головой. Воздух в коридоре показался ему густым, как сигарный дым на последней встрече с Риккардо. Отец умел открывать в нем что-то новое – жестокое, расчетливое, то, что он сам в себе не всегда признавал. Дон Висконти был беспощаден, но в его словах всегда сквозила ледяная мудрость, от которой становилось еще страшнее.
Машина неслась по темным улицам Флоренции, когда в салоне зазвонил телефон. Алессандро одним движением поднес аппарат к уху, сразу узнав голос Марчелло. Этот человек был его тенью уже десять долгих лет.
Марчелло вырос в трущобах на окраине города. Улица стала его домом, жестокость – учителем, а хитрость – единственным оружием. Он научился драться раньше, чем правильно писать свое имя, и к четырнадцати уже знал, как перерезать горло так, чтобы жертва даже не успела вскрикнуть.
Именно таким – тощим, вечно голодным, но с глазами полными жестокости – он и встретил Алессандро в тот роковой день у старых доков. Шестнадцатилетний мальчишка, который по чистой случайности оказался рядом, когда пуля застряла в животе Алессандро и все его люди уже лежали в лужах крови, именно этот оборванец вытащил Алессандро из-под огня и оттащил в закрытый док, хотя он даже не знал кого спасает. Позже Алессандро узнал, что он просто хотел стащить кошелек у раненого богача. И тогда Алессандро забрал его к себе. Не из благодарности – из расчета. Марчелло был идеальным инструментом: беспощадным, но не жестоким просто так; расчетливым, но не жадным; преданным не человеку, а делу. Он не знал сомнений, не имел семьи, не искал дружбы. Он был чистым оружием.За десять лет Марчелло ни разу не подвел.
"Мы вычислили, кто еще знал о планах Фаббри и молчал", – голос в трубке был спокоен, но Алессандро почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Пауза, и затем имя, которое перечеркивало годы сотрудничества: "Рикардо".
Пальцы Алессандро сжали телефон так, что пластик затрещал. Рикардо. Их лучший поставщик, человек, знавший все схемы, все маршруты. Они работали вместе не один год, и вот – оказалось, что жалкие проценты оказались важнее власти "Nostra Ombra", важнее тех принципов, на которых держался их мир.
"Он пожалеет, что не сдох в тот день, когда я впервые ему поверил", – прошипел Алессандро, и его голос звучал как скрежет стали по камню. За окном мелькали огни города, но он уже не видел их, представляя лишь одно – как его руки смыкаются на горле предателя.