Оазис - страница 10

Шрифт
Интервал


На полке стояли книги – потрёпанные, с загнутыми уголками. Достоевский, Кафка, учебники по психологии. Они были моими спасательными плотами в годы одиночества. Теперь же я ловил себя на том, что ищу в них строки, способные описать её. Безуспешно.

– Пойду на тренировку, – бросил я в сторону деда, который дремал в кресле, укутанный в плед цвета увядшей травы.

Он кивнул, не открывая глаз, и я знал – это его способ сказать «береги себя». Шамиль, человек-загадка, чьи картины висели в мэрии, а душа была заперта в молчании. Его руки, покрытые пятнами краски, как татуировками, создавали миры на холстах, но не могли обнять внука.

Улица встретила меня холодным объятием. Я побежал, и ветер свистел в ушах, смывая остатки формул. Ноги сами выбивали ритм: Ав-ро-ра. Ав-ро-ра. Фонари мелькали, как огни далёких планет, а тени от деревьев тянулись за мной, будто пытаясь удержать.

Любовь – это не химическая реакция. Это Большой Взрыв, после которого вселенная уже не может быть прежней. И я – песчинка в этом вихре, летящая к неизведанному.

Ноги сами несли меня вперёд, будто земля превратилась в натянутую резинку, отталкивающую каждый шаг. Я бежал, не чувствуя асфальта под кроссовками – будто парил над городом, как бумажный самолётик, подхваченный вихрем. Эндорфины взрывались в крови фейерверками, окрашивая мир в кислотные цвета: фонари плыли жёлтыми лужами, звёзды рассыпались блёстками, а ветер свистел в ушах мелодию, похожую на смех Авроры.

Холодный воздух врывался в лёгкие, обжигая, как глоток газировки с перцем. Я задыхался, но ускорялся – словно пытался догнать собственное сердце, выпрыгнувшее из груди и мчавшееся к её порогу. Вот оно – чувство, когда каждая клетка кричит: «Я живой!». Когда кожа покрывается мурашками не от холода, а от осознания, что где-то в этом мире есть она – девушка, превратившая твою жизнь в поэму, написанную на обрывке школьной тетради.

Дом вырос впереди, тёмный и угрюмый, как старый часовой, забывший, зачем стоит на посту. Я замедлил шаг, и мир вернулся в привычные рамки: асфальт снова стал твёрдым, ветер – просто ветром, а не крыльями за спиной. Но внутри всё ещё бушевал ураган – тот, что она поселила во мне одним взглядом.

Душ обрушился ледяными иглами, смывая пот и дрожь перегруженных мышц. Я стоял под водой, закрыв глаза, и представлял, как капли стекают по её коже – той, что пахнет ванилью и акварельными красками. Как бы она посмеялась, увидев меня сейчас? Сказала бы: «Ты похож на мокрого кота»? Или прикоснулась бы к моему плечу, оставив след, как от раскалённой монеты?