Школьные годы – черновик жизни. Мы пишем его второпях, торопясь к звонку, а потом годами ищем потерянные запятые – те моменты, где стоило замедлиться.
Кафе у церкви напоминало старую книгу с потрёпанным переплётом: стулья с облупившейся краской, стойка в царапинах, и запах шаурмы – густой, как чернила, которыми пишутся судьбы. Повариха крутила лаваш, её руки двигались механически – словно шестерёнки в часах, которые забыли, зачем тикают. Её глаза, затянутые дымкой усталости, смотрели сквозь меня, будто я был прозрачным листом кальки.
– Сырный лаваш, пожалуйста! – мой голос прозвучал чужим, будто я заказал билет в параллельную реальность, где нет уроков и графиков.
Ожидание растянулось, как жвачка, потерявшая вкус. Я разглядывал трещину на стене – она ползла вверх, как река на карте, петляя между плитками. Вот она – метафора: трещины в асфальте, в душах, в идеальных планах. Сквозь них проглядывает истина – грубая, неровная, живая.
Август возился с проектором, его пальцы танцевали на клавиатуре, как пианист в джазовом порыве. Свет от экрана рисовал на его лице голубые блики – будто он сам стал частью машины, киборгом, заточенным под коды и алгоритмы.
– Разрешение глючит, – бросил он, не отрываясь от экрана. – Как будто Вселенная решила подшутить.
Мы с ним – уравнение, где я – иррациональное число, выпавшее из ряда, а он – чёткий алгоритм, стремящийся к абсолюту. Но когда-то наши графики пересеклись в точке под названием «дружба», и с тех пор мы тянемся друг к другу, как параллельные прямые, мечтающие сойтись где-то за горизонтом.
Актовый зал вздохнул прохладой, втягивая меня в свою утробу. Кресла, алые, как лепестки мака, манили присесть, раствориться в полумраке. Я откусил шаурму – соус стекал на пальцы, липкий и сладкий, как обещание, что завтра будет лучше. На экране уже мерцали титры, но я не видел названия. Фильм, город, вопросы без ответов… Всё это – мозаика, где каждый кусочек – метафора. И только я знаю, как их сложить в картину, которая заставит мир замереть.
Актовый зал погрузился в полумрак, будто кто-то накинул на мир бархатный плащ. Экран мерцал, как портал в другую реальность, а титры плыли по нему, словно кораблики в луже после дождя. Я устроился на втором ряду – островок одиночества в океане пустых кресел. Первый ряд кишел тенями: старшеклассники слились в единый организм, их смех звенел, как стеклянные шарики в кармане.