Короче, никого из сновидцев
она в своем не оставляет царстве,
кроме того, кто, пробудясь, несет в себе
приметы снов о красоте ее чудесной.
Такое в ней блаженство – быть и казаться
прекрасной, что такой мечтатель ей всего желанней.
Все это басня, говорят; но тот, кто первым
Сложил и рассказал ее, в той басне
Истину сокрыл.»*
Эрио де Бордери (XVI век), в переводе Кэри.
«У Философов, – говорит Фламмель, – есть сад, где солнце и утром, и вечером оставляет сладчайшую росу, и, не переставая орошаем ею; земля его родит деревья и плоды, пересаживаемые туда и получающие питание с благодатных лугов. И так происходит ежедневно; и там они укрепляются и оживляются, никогда не увядая; и за год они получают больше силы, чем за тысячу лет там, где их касается холод».
Пусть же идея об этом острове или саде воссияет в душе как достижимая цель, и опыт постижения этой идеи объяснит многое в литературе минувших эпох; особенно такие поэмы, как «Роман о Розе» в переводе Чосера. Это может дать ключ к объяснению тех «Любовных повестей», злоупотребление стилем которых и побудило к ответу Сервантеса; и в самом деле, обширный пласт поэм, а также повестей – исключая низкопробные подражания, фальшивую монету, известную как «Любовная литература Средневековья», – найдет свое толкование в этой идее, включая сонеты и «Триумфы» Петрарки, и даже саму «Божественную комедию».
Если страстное желание такой жизни было безумием и считается несовместимым с практическими требованиями к человеку, живущему под так называемым проклятием труда, то это было, по крайней мере, невинное безумие, которым мир никогда не был перегружен; а те немногие, кто нашел или думал, что нашел, свой покой в том Эдеме, могут быть прощены теми, кто гордится тем, что они называют более просвещенным веком. Даже сами поиски несли в себе очарование, которое скрашивало самую суровую внешнюю судьбу, как, несомненно, они поддерживали многих, страдавших в пламени костров Инквизиции.
Но, как я уже говорил в другом месте, Жизнь подобна Искусству, которое, если вообще его искать, следует искать ради него самого, а не ради наград. Доступ в сады Гесперид дарован лишь тем, чьи «сны» посвящены исключительно «красоте» правящей царицы; ибо – и читатель может задуматься над этим принципом – успех содержится в самом сне и развивается из него, точно так же, как всякое желание содержит свою собственную сущность, которая проявляет себя, будь то добро или зло; но ее качество оценивается не по тому, что она совершает вовне, а по тому, что она оставляет после себя, то есть, говоря языком алхимии, по той