Единственный человек, кто пользовался обожанием Селиванова, был мэр Иван Иванович Старыгин. И мэр тоже проявлял благоговение к Николаю Васильевичу, которым тот пользовался сполна. В кулуарах административного здания то и дело ходили разговоры, что городом правит не Старыгин, а Селиванов – его серый кардинал, негласный теневой казначей, получивший прозвище Кошелёк. А ещё называли их тесный чиновничий триумвират оскорбительно – «СС» – по первым буквам фамилий.
Анохин уже и не помнил тот день, когда вслед за первыми переживаниями восхищения своим непосредственным начальником забурлили чувства неприязни. То ли это было после совещания, на котором Селиванов злобно обрушился на молодую начальницу какой-то жилищно-коммунальной конторы, проорав ей, что она должна не думать, а послушно выполнять команды, и если ей прикажут прыгать, то начальница должна только переспросить, на какую высоту. А возможно отвращение к Николаю Васильевичу Юрий стал испытывать после того, как Селиванов разогнал городской клуб шашистов, отдав полуподвальное помещение в аренду торгашам.
– Что это вообще такое – шашки? – пыхтел Николай Васильевич, пытаясь пробудить в Анохине ощущения солидарности. – Ну, я понимаю бокс. Или борьба. Ну, плавание на худой конец. Но кому нужны эти шашки, вот скажи мне?
– Не знаю, люди же ходили, играли, – крутя баранку «Волги», промычал Юрий.