У ручья, вода в котором переливалась, словно в ней купались лучи заката, Бавиал остановился. Его отражение дрожало на поверхности, но что-то было не так – оно двигалось на секунду позже, а вокруг головы вился туманок, которого принц не чувствовал.
– Почему всё здесь… другое? – спросил он у стрекозы, севшей ему на палец. Её крылья, казавшиеся золотыми, при ближайшем рассмотрении оказались прозрачными, как старые оконные стёкла, а внутри них пульсировали жилки, похожие на трещины.
– Потому что ты другой, – прозвенело в ответ, но голос стрекозы звучал слишком громко, будто исходил отовсюду. – Когда перестаёшь бежать, мир поворачивается к тебе лицом.
Ключик засветился ярче, и принц улыбнулся. Тепло от него было едва уловимым, словно луч солнца сквозь зимнее одеяло. Бавиал не заметил, как вода в ручье застыла, повторив его улыбку – но уже без него. Отражение исчезло, а на дне мелькнула тень, слишком большая для стрекозы, с крыльями, как у ворона.
Может, няня была права? Секреты – как эти серебряные травинки: чтобы их услышать, нужно замедлить шаг. Но теперь, когда он прислушался, их звон напоминал похоронный перезвон где-то вдали. А ответы… Они похожи на танцующую тень – всегда рядом, но требуют, чтобы ты сначала задал правильный вопрос. Его собственная тень, всё это время кружившая рядом, вдруг замерла и медленно указала на его грудь. Туда, где под рубашкой не билось сердце.
Лес глубже втягивал его в свои объятия, а Бавиал уже не боялся. Или просто забыл, что такое страх? Деревья здесь стояли как немые стражи: их стволы, покрытые чёрным бархатом мха, изгибались в неестественных позах, будто застыли в момент падения. Ветви сплетались в арки, похожие на рёбра гигантского зверя, а сквозь листву, сизую и плотную, как пепел, пробивался свет – не солнечный, а мертвенно-зелёный, словно фильтрованный через толщу болотной воды. Воздух стал гуще, сладкий запах сменился ароматом влажной земли после дождя – но дождя здесь не было. Вместо капель с листьев стекала слизь, оставляя на камнях блестящие следы, похожие на серебряные черви.
Самое важное, понял он, иногда прячется не в сундуках с сокровищами, а в мгновении, когда перестаёшь дышать, чтобы услышать, как поёт тишина. Но тишина эта была слишком совершенной, как в пустой комнате, где давно не смеялись. Даже ветер обходил это место стороной, и лишь изредка где-то в чаще раздавался треск – будто ломали кости, или старые корни прощались с жизнью. Под ногами шевелился ковёр из папоротников с листьями-лезвиями, а между ними пробивались грибы-фонарики, светившиеся ядовитым синим, словно предупреждая: «Не наступай».