Он почти не реагирует. Только судорожно втягивает воздух. Лицо бледное, напряжённые скулы покрыты испариной, челюсть сжата так, что заходят желваки. Он держится, но боль разъедает его изнутри. Глаза открыты – чёрные, тяжёлые, полные той темноты, которая не боится смерти. А потом веки дрожат, опускаются, он судорожно выдыхает, и мне кажется, что я его теряю.
– Mokvdeba! Is mokvdeba!
Голос взрывается рядом – громкий, грубый, резкий, как выстрел. Мужчина, который до этого нависал надо мной, кричит, срывается, и мне не нужно понимать языка, чтобы уловить смысл.
"Он умирает!"
_____
Я не смотрю на него, не реагирую. Я знаю, что он умирает. Я чувствую это руками. Чувствую, как пульсирует под моими ладонями его жизнь, вытягиваемая невидимой рукой куда-то в темноту.
– Gadakete ragac! Akhla!
"Сделай что-нибудь! Сейчас же!"
Я не думаю. Я зажимаю рану, давлю так сильно, что он дёргается под моими пальцами, едва заметно, почти незаметно, но всё же живой. Я знаю, что времени мало. Я знаю, что если не остановить кровотечение – он не доживёт до ближайшего перекрёстка.
– Ver moukhtes! Ar sheidzleba!
"Он не должен умереть! Это невозможно!"
Я зажмуриваюсь на секунду, глубоко вдыхаю, пытаясь поймать этот адреналин, этот страх, этот невыносимый жар крови, бьющийся в висках. А потом просто начинаю работать.
Кровь не останавливается. Она липкая, горячая, густая, будто жаждет покидать его тело, вытекает из глубины, тёмными потоками стекая по коже, пропитывая ткань, забирая с собой время, которого у нас больше нет. Я прижимаю к ране повязку, давлю так сильно, что мои пальцы немеют, но это не имеет значения. Нужно достать пулю. Сейчас же.
– Аптечка есть? – хрипло ору я.
– Давай аптечку, Гиви!
– Что надо?
– Пинцет! Нож! Продезинфицировать! Чем-нибудь! Что ест? Водка, спирт, одеколон, виски! Что угодно!
Он возится, я держу пальцами рану. Меня трясет. В голове отсчитываются секунды.
Второй бросает мне нож. Чистый. Но грязный для такой работы. Я ловлю его, металл холодный, но скоро он нагреется от его крови.
– Делай.
Голос второго рвётся сквозь шум в ушах, через хриплое дыхание раненого, через мой собственный пульс, бьющийся в висках. Я знаю, что делать.
Глубоко вдыхаю, крепче зажимаю пальцы на рукоятке и резко разрезаю кожу.
Лезвие скользит по плотной ткани мышц, проникает глубже, кровь хлещет сильнее, но я вижу – там, в глубине, что-то блеснуло.