– Знаешь, что мне нравится в тебе, малышка? – прошептал он, его голос был обжигающе близким, слова касались ее уха, вызывая предательский холодок по коже. – Ты готова сопротивляться. Ты думаешь, что у тебя есть выбор.
Он выдержал паузу, его дыхание на мгновение коснулось ее шеи, обжигая.
– Но правда в том, что ты всегда будешь делать то, что я скажу. Потому что ты моя. Поняла?
– Да, мистер Ван Крофт, – прошептала Лилиан, ее голос звучал хрипло, почти беззвучно. Она почувствовала, как в горле пересохло, а слова, сказанные им, отозвались внутри нее огненным вихрем, зажигая что-то глубокое, первобытное.
Внезапно его рука отпустила ее волосы, и она чуть не упала лицом на пол. Лишь в последний момент она успела удержать равновесие, опираясь на руки. Алекс шагнул назад, и ее дыхание снова сбилось, когда она услышала знакомый звук. Легкий свист воздуха.
О, нет. Это был ремень.
– Ты заслужила это, малышка. Но я хочу, чтобы ты знала: это не наказание. Это урок. Я забираю только то, что мне принадлежит, – произнес Алекс с непоколебимой уверенностью в голосе. Его слова звучали спокойно, но в них ощущалась стальная решимость. – И ты моя. Абсолютно.
Первый удар ремня обожег кожу с такой резкостью, что Лилиан не смогла сдержать вскрик. Боль была мгновенной, острой, словно горячий укус, который заставил ее тело напрячься до предела. Но за болью тут же пришло странное, обволакивающее тепло, которое начало разливаться по телу из того самого места, где коснулся ремень.
– Считай, – распорядился он.
– Один, – прошептала Лилиан, ее голос дрожал, но она заставила себя выдавить это слово.
Второй удар пришелся чуть ниже, с еще большей силой. Лилиан зажмурилась, ее зубы впились в нижнюю губу, чтобы подавить звук, рвущийся из горла.
– Два… – выдохнула она, ее голос почти терялся в тишине комнаты.
Ее ощущения, ее голос, даже ее боль – все это, казалось, больше не принадлежало ей. Теперь это принадлежало только ему. Его ритму. Его контролю. Каждое движение ремня, каждый удар выстраивал их странный танец – танец покорности и силы. Боль и смирение смешались, размывая границу между ними, и именно это, казалось, доставляло ему удовольствие.
Он продолжал медленно, не торопясь, будто намеренно выжидая, пока она не сломается. Каждый удар, каждая команда считать были рассчитаны так, чтобы ее голос стал символом полной капитуляции перед его волей.