В центре жилища выстроен большой четырехугольный очаг, пылающий открытым огнем, а с потолка на массивной цепи свисает стеатитовый котел. Бурлящие потоки жидкости выплескиваются, падают на камни, шипят в агонии.
По периметру очага несут на себе тяжесть невысокой крыши четыре столба, богато украшенные затейливой резьбой, фигурной, с животными мотивами. Такая же резьба на хозяйских креслах-скамьях, поставленных по обеим сторонам от очага, напротив друг друга, она же и по всей избе: на деревянных панелях, столбах, спинках кресел, изголовьях хозяйских кроватей: вызорочье с загадочным существом. У этого зверька непропорционально мускулистые лапы, не то кошки, не то щенка, не то медвежонка или тигренка, но пластичного, выпуклого, живого. Озорной и в то же время угрожающе ощерившийся дикий, и даже может быть, обезумевший зверь, с яростным оскалом разинутой пасти, его основная задача – отпугивать злых духов. Начиналось время обеда: одни слуги гремели деревянной посудой на небольшой пристроенной к дому кухне, другие расставляли в главной комнате небольшие низенькие столики и доски на козлах, третьи наполняли роги и кружки для питья.
Отец, упершись руками в края кресла-скамьи, задумчиво посмотрел на бабку, старуху с резным и почерневшим от времени лицом, занятую в углу ткацким станком. Среднего роста, подтянут, с аккуратной прической, затейливо заплетенными усами и клиновидной бородкой, открывающей щёки, он одет в свободные брюки и тунику поверх рубахи.
– Мать, а не знаешь ли ты, зачем это Гудрун подкинули женский корень радиолы? – он делано изображает на лице любопытство.
– Знамо зачем! – оживилась старуха, глубоко втянула воздух, чиркнула взглядом по телу мертвой овцы, – женоложество. Тьфу, срам то какой! Даром то Торольф не хотел принимать Гудрун!
– Это как это? – пригнувшись и сгорбившись, подошел трель, плененный раб, пол года назад подаренный ярлом, чрезвычайно высокий, нескладный, большерукий почти юноша, с вытянутым лицом и выразительно черными глазами, названный отцом Иваром.
– Помнится, зима тогда выдалась необыкновенно суровая, – издалека начала свой рассказ бабка. – Наш княже был человеком крутого нрава, скорым на расправу и тяжелым на руку, но слыл хлебосольным, щедро раздавал кольца и держал двери открытыми для всех бондов в округе. Торольф тогда был еще совсем юнцом, почти как ты, хозяйство его было не в порядке, жена брюхата двойней, и что бы не бросать землю, он подвязался с княже в далекие страны за богатством. В тот год дружина потрясала оружием за поход в Бьярмию.