– Что-то я не пойму, – перебил Ивар. – что значит бросать землю?
– Когда бонд разорен, – охотно разъяснила бабка, – он собирает по углам жилища землю, бросает прах соседям, кому передает все во владение. Затем он должен прыгнуть через изгородь, что означает отказ от крова и земли. Потом остается идти по миру или наниматься в батраками в какой нибудь богатый дом. Ивар кивнул как будто понимающе, бабка продолжала:
– В тот год около входа в дом княже повесил в жертву богам двух убитых бычков: Тору и Одину, он не знал как сложится путь, зима была суровая, лопари могли не собрать дань. Решено было плыть тремя драккарами с парами весел по количеству пальцев на обеих руках. Правитель хотел сначала собрать дань с лопарей, а потом выменять добытое на рога единорога, коих в Бьярмии водилось превеликое множество.
Уехали они в Месяц Яиц, вернулись к Месяцу Жатвы Хлебов. Привез Торольф вещей диковинных, заморских, сребра и рабыню, – чудь белоглазую. На родине именовали ее по-чудски, Торольф назвал ее Сигрид. Любил он потом прихвастнуть, как напал на святилище чуди, что на опушке стояло и охранялось. Как вынес он оттуда богатое убранство, сребра и злата, кое чудь приносила своим богам.
Отец бросал на бабку неодобрительные взгляды, отчего та смешивалась и сворачивала рассказ:
– Бьярмийцы зело колдуны, извела за год Сигрид и жену Торольфа и детишек малых и стала сама ему женой. Потом понесла. Приплод был больной и слабый. Отец такого ребенка по обычаю должен окропить дитя водой и дать ему имя, тогда ребенок считается принятым родом. Торольф долго этого не хотел делать, Сигрид уже ополоумела от мысли, что первенца придется нести в могилу и оставлять там умирать с голоду. Год выдался тяжелым, богатые бонды не спешили выбирать себе из ям самых здоровых с виду детишек.
– А зачем им эти дети? – опять перебил бабку любопытный до наших традиций трель чужестранец.
– Знамо зачем, – это же фостры, рабы… ну, или сталь закалять их кровью… или драугами ставить, клады охранять.
Женщина многозначительно замолчала.
– И что потом было?
– Снедаемая душевным недугом, Сигрид молилась пням, по чудскому своему обычаю. Тогда только Торольф принял дочь и поименовал её Гудрун…
Бабка, показывая, что разговор окончен, отвернулась к ткацкому станку и замолчала. Было понятно, что она ненавидит Сигрид и ее поганое семя, годами соседства носит в себе зерно вражды, выплескивая накопленную злость случайным собеседникам. Но глава семьи такие разговоры не одобрял, хотя и сам недолюбливал Сигрид за скверный нрав, жадность и злоязычие.