При общем каком-то торжественном, даже придавленном молчании взял слово генерал Верховский, военный министр, сухой, подтянутый, суровый человек.
Я едва слушала и теперь плохо вспоминаю его спокойные размеренные слова – слишком яркие чувства бушевали у меня на душе. Помню только, как в конце своей короткой речи он заявил, что для обучения женщин-добровольцев будет выделено всё необходимое, что военное министерство с большой серьёзностью и заботой отнесётся ко всем нуждам батальона, и он надеется, что этот батальон оправдает своё назначение – поднимет дух уставших русских войск на фронте. В заключение он добавил, что запись в батальон будет производиться после митинга в фойе цирка…
Керенский несколькими тёплыми словами закрыл собрание. Грянула Марсельеза (тогдашний русский гимн), и вот тогда всё словно опять ожило после сна. Я много восторгов слыхала на своём веку, но такого урагана от рёва пятитысячной толпы мне не довелось никогда больше встречать…
Ошалелые – именно ошалелые – от восторга и возбуждения, спустились мы с Лёлей с галёрки в фойе, чтобы там записаться в батальон, и там сразу же получили холодный душ.
Строгий подтянутый офицер военного министерства испытующе посмотрел на нас, взволнованных и раскрасневшихся, и чуть улыбнулся, заметив, что мы инстинктивно, как маленькие девочки, держим друг друга за руки.
– Вам сколько лет?
Я почувствовала словно укол в самое сердце.
– Во-восемнадцать!
Вероятно, мой голос звучал не только испуганно, но даже с отчаянием, потому что строгое лицо смягчилось.
– Было или будет?
– Бы… Было. У меня даже вот тут свидетельство об окончании гимназии есть…
Я стала торопливо рыться в своей сумочке – я всегда таскала мой аттестат с собой, взглядывая на него по нескольку раз в день, но офицер остановил меня движением руки.
– Не нужно… До 18 лет приёма в батальон нет. В возрасте от 18 до 21 года требуется предоставление разрешения родителей.
Мысли опять сумасшедшим волчком закружились в моей голове. Разрешение родителей?..
– А я сирота, – с испугом сказала в свою очередь Лёля. Её круглое, курносое, румяное веснушчатое лицо было напряжено. Губы вытянулись вперёд, как будто она списывала какую-то трудную задачу. Помню, у неё всегда было такое лицо во время трудных школьных экзаменов.
– Сирота? – офицер на секунду задумался. – Ну, тогда разрешение ваших опекунов.