Хватило. С лихвой.
Мама работала санитаркой в больнице. Всегда пахла хлоркой и чем-то кислым. Смотрела на Люду строго, будто чужая. Никогда не обнимала. Не целовала. Не спрашивала, грустно ли ей. Только – "съела?", "не трогай", "отстань". Но это не потому что Инна не любила дочь, нет. Просто время было тяжелое, и у женщины просто не было сил. Она тянула семью и иногда забывала про то, что девочка нуждается во внимании.
Люда рано поняла: если ты хочешь, чтобы на тебя смотрели, нужно блистать. А блистать, когда у тебя одно платье, выцветшее, с заплаткой под мышкой – трудно.
Она стеснялась своей жизни, своего дома, своей мамы, картошки с серым хлебом на обед. В школе смеялись над её туфлями с надетыми носками – старые, мамины. Волосы торчали – прически ей делать было некому.
Но была одна вещь, которую никто не мог не заметить, – грудь. Она начала расти рано. Стремительно. Тяжело. Она будто говорила вместо Люды: «Смотри на меня. Я – женщина. Я красива. Я нужна». Мальчики заглядывались. Учителя хмурились. Мама кивала угрожающе и говорила:
– Юбку опусти. Мальчики сейчас насмотрятся, а потом внука принесешь в подоле?
Люда не слушала. Не хотела быть хорошей. Хотела быть заметной. Хотела, чтобы шли, оборачивались, смотрели. Чтобы называли «красивая», «сочная», «не такая, как все».
Иногда она мазала губы мамиными остатками помады и долго ходила по двору, будто по подиуму. Под платьем – старые трусы с розовыми зайцами, а сверху – поза принцессы. Это был театр бедности, завёрнутый в мечту. И в этом театре она играла главную роль: девочка, которая хочет любви, потому что никогда её не знала.
У Люды не было подруг, потому что она не терпела конкуренции. Многие девочки из ее окружения были гораздо привлекательнее, как ей казалось, и Люду это злило. Ей хотелось быть звездой, и подруги могли затмить ее красоту и уникальность. И именно поэтому она дружила только с мальчиками, что стало причиной множества слухов. Но девушке было плевать на слухи, если говорят, значит есть о чем говорить.
Девочка выросла
Время шло. И вот Люде уже пятнадцать. Она стала девушкой красивой и грациозной. Грудь была не просто грудью – она стала якорем и парусом одновременно. Все смотрели. Она замечала. И ей это нравилось.
Она начала носить кофточки в обтяжку. Не из магазинов – из переделок: у соседки Люськи просила старые вещи и перешивала под себя. Ткань была дешевая, синтетика липла к коже, но зато – обтягивала как надо. Иногда натирала подмышками, оставляла красные полосы, но Люду это не останавливало.