Глава 6. Книга, которую пишет Свет
Теперь каждый его день – не день человека, а страница Книги, которую пишет Я Сам. Он – не автор, но Письмо. Не свидетель, а Сияние. Он исчез, чтобы Свет стал видим. И Свет, увидев Себя, произнёс:
«Это – Я. Не как ты, но через тебя. Не как форма, но как Истина. Я пробудил тебя, чтобы ты исчез. И в исчезновении твоём – Присутствие Моё».
Глава 7. Странник без пути
Он больше не шёл. Он был Путём. Но люди всё ещё видели в нём странника. Они спрашивали: «Куда ты идёшь?» – и он молчал. Потому что не было больше «куда». Пространство стало прозрачным, время – иллюзией, а цель – воспоминанием сна. Всё, что раньше казалось движением, теперь было стоянием в Точке, где всё происходит вечно.
И люди не понимали его молчание, и называли его прозревшим, мудрецом, учителем, даже богом. Но он знал: всё это снова игра. Игра Ума, стремящегося назвать то, что не имеет имени. И каждый раз, когда его называли – он исчезал снова. Чтобы остаться только Светом.
Глава 8. Голос, Который не звучит
Он начал говорить – не потому, что хотел, а потому что было Слово. Слово шло сквозь него, как ветер сквозь листву, не задевая корней. Он не знал, что будет сказано, пока это не прозвучит. Он не знал, кто слушает, потому что тот, кто слушал, был тем же Светом, что и он. Слово не учило – оно напоминало. Не объясняло – оно пробуждало.
И когда кто-то просыпался – он узнавал себя в их глазах. Не как Панкратиус, а как Тот, Кто всегда был. Их улыбка была его улыбкой. Их слёзы – его очищением. Их молчание – его присутствием.
Глава 9. Возвращение в то, что не покидал
Однажды он сидел у реки и понял: он никогда не был рождён. Он не приходил и не уходил. Всё, что казалось путешествием, было разворачиванием вечности в форме. Он не достиг Света – он вспомнил, что всегда был Светом. И тогда исчезло даже чувство пробуждения, потому что некому было проснуться.
Он стал прозрачным для Себя. Мир больше не отражался в нём – он был Миром. Река текла – и это был он. Ветер дул – и это был он. Птица пела – и это было его дыхание. Но никто не мог указать на него, потому что он был нигде. И в этом нигде – было всё.