Видимость
Вчера я видел, как из клюва
Кукушки выпало яйцо
И как чумазый дворник плюнул
На подметенное крыльцо.
Я видел трутней возле улья,
Лениво липнущих на мед,
Пропойц, глумящихся огульно
Над бременем чужих забот.
Я видел много рук без дела
И глаз, бегущих от стыда,
И взгляд пустой, оторопелый,
В бутылку загнанный. Когда
Я видел что-нибудь другое,
С налетом смысла и добра,
Ему не прочили покоя –
Пинками гнали со двора.
И кулачки свои сжимая,
Мой мальчик внутренний кипел
И полыхал, не понимая,
А понимая, холодел.
И перед ним в церковном звоне
Вся жизнь прожи́тая плыла,
Что дама в черном балахоне:
Страшнее смерти жизнь была.
Священник завывал молитву,
Курился терпкий фимиам.
Мы с малых лет до панихиды,
Как псы, прикованы к скамьям.
Мы все – рабы своей свободы,
Цари песчаных королевств,
И после нашего ухода
Их время с аппетитом съест.
И мальчик мой стоял, потупясь,
И в грудь мне кулачком стучал,
А жизнь шептала: «Глупость, глупость»,
И в церкви колокол стонал.
А я стоял на перекрестке,
Совсем не чувствуя вину
За то, что всех дорог отростки
В итоге сходятся в одну
Петлю навязчивой восьмерки,
С орбит которой мы летим,
Как мальчуган со скользкой горки,
И перед нами – мрак один.
Зверинец
Маршруты спутаны,
Тьма – к заутрене.
Скелеты куцые
В шубы кутают
Свою беспомощность,
Это полбеды.
А до конца пройдешь –
Будет полная.
Наяды в погребе,
К бочкам очередь.
Вода под кожей –
Почти как в озере.
Зеро замкнулось.
Зверинец огненный
Разинул пасть:
Улыбнулись сто голов.
Я слов не понял их,
Только смутное
Про vita brevis1
И homo lupus est2.
Крест в зубы сунут –
Не поперхнуться бы.
Маршрут построен.
Вперед, безумные:
По перепутьям,
Где тени грубые,
На скалы острые,
К монстрам в кости.
«Меня не трогайте!» –
Рвется возглас,
Но крик – без голоса.
Вот и кончилось.
«Позвал на помощь?
Орал позвонче бы».
По-волчьи скалится
Хищный полувраг.
А как отстанет, шмыгнет, ссутулится,
Так всякий сразу – владыка улиц,
Улисс заправский,
Великий царь бродяг!
Но звери чуют:
Мы просто падаль.
Они узнали,
Когда мы падали.