Борька терпеливо дождался, когда Ануш усядется на табуретку, выключил огонь под засвистевшим чайником и поставил на стол две фарфоровые пиалы. Хозяйничая как у себя дома, залил кипятком сухие цветы ромашки в прозрачном заварочном чайнике и достал из выдвижного ящичка пару чайных ложек.
– Заботливый какой, – похвалила Ануш, наблюдая, как он умело и аккуратно разливает по пиалам чай, и нахмурила брови, когда Борька придвинул к ней блюдце с тортом. – Мне во веки веков такой кусище не осилить! А ну, бери ложку! – прикрикнула она, но в голосе сквозила ласка. – Помогай! Чего сидишь, как на именинах?
Борька не нуждался в долгих уговорах, отправил в рот кособокую розу.
– Боря, да ты никак и впрямь нынче именинник? – Ануш всплеснула руками. – Вот оно что! Потому-то тебя вчера и не дождалась! День рождения отмечал?
Борька согласно кивнул и из-под пояса штанов вытащил подаренную мамой книгу. Ануш поцеловала мальчика в макушку.
– Пей чай, пока не остыл, а после подарочка для тебя поищем.
Когда с тортом было покончено. Ануш пригласила Борьку в комнату. Выдвинув ящик старого, тяжелого стола, она достала синюю жестяную коробочку и, перебирая значки и медали, извлекла оттуда старые наручные часы.
– Держи, Борис! Настоящие, командирские! Сам, Семен Михайлович Будённый моему мужу Серго подарил, за смелость и отвагу. Для внука берегла, да уж какие теперь внуки?.. – Она застегнула на худеньком мальчишеском запястье потертый кожаный ремешок. – Ты теперь мой внук! Самый лучший на свете внук.
У Борьки защипало в носу от слез. Он с силой вжался в Ануш, в ее тепло, пахнущее хлебом и горьковатыми лекарствами. Зажмурил глаза от внезапного, щемящего удовольствия, прислушиваясь к мерному, уверенному тиканью командирских часов.
Отстранив от себя мальчишку, Ануш судорожно вздохнула и вскрикнула от острой боли в подреберье.
– Ничего, Борюшка, пройдет! – проговорила она, оседая на диван и торопливо стараясь успокоить маленького гостя.
– Скоро сынок мой, Артём придёт, принесет лекарство… что-то быстро у меня в этот раз оно закончилось. Выпью таблеточку и буду снова, как новенькая, – поглаживая Борьку по голове, она закусила посиневшие губы. – Не волнуйся, малыш, отпускает уже… кажется.
Борька сорвался с места и бросился на кухню, где на столе оставил новенькую книгу. Наслюнив пальцы, в спешке перелистывал страницы, пока не добрался до самой середины, где отважный Гулливер, размахивая шпагой, охранял измятую сторублевку.