– Это не я, клянусь! А что касается мастера, у Вас запланирована встреча, вот и спросите у него! – интонация у кобры была радостная, что не могло не разозлить Бориса.
Он надавил ногтями на татуировку, не обращая внимания на острую боль, которая жаром растекалась по правой лопатке.
– А ну, выкладывай быстро! Не скажешь, ногтями тебя сдеру, – впился еще сильнее.
– Я ничего больше не знаю. Спросите у мастера. Вам уже пора. Вы обещали не опаздывать, – тараторил дрожащий голосок. – Если сейчас выйдете, успеете к назначенному времени.
– Что не ясно?! Если не…
Борис попятился вперед и чуть не упал на колени. Обернулся – опять никого. Его словно толкнули в спину две увесистые ладони, которые этим хотели сказать: «Что встал?! А ну, пошел отсюда!» Он услышал, как бьется сердце и учащается дыхание. Страх – привычное чувство, которое было его вечным соседом и ревнивым спутником жизни. Простейший инструмент дисциплины, который полезен для воспитателя: тратишь меньше пластырей на разбитые коленки, реже выслушиваешь людей, которым воспитанник доставил неприятности, ниже вероятность его потерять. Сам объект такого воспитания не ожидает за углом что-то новое и интересное, как раз наоборот, он готовится к встрече со страшными монстрами. Недоверчивость превращает жизнь в замкнутый круг – путь, который не сулит новизны и радости, только постылую обыденность; поражение в конкурентной борьбе с более смелыми и амбициозными. Воспитатели выигрывают, а воспитанники проигрывают.
В данный момент происходящее выходило за все привычные рамки, взращивая вьющиеся, толстые лианы страха, из-за невозможности побороть то, что за гранью человеческого понимания. Неизлечимые болезни вызвали бы меньший трепет, потому что они известны и в достаточной мере изучены, как и методы продления жизни или облегчения последствий для больного. Неполная картина происходящего не просто пугала Бориса, она ужасала всей глубиной его беспомощности и жгучим сожалением, которое ползало и извивалось, уподобляясь склизким червям, глубоко в груди. Он вляпался в ситуацию, от которой ему не отмыться.
– А что он сделает, если я не пойду? – его голос звучал, как писк забившегося в угол щенка, испугавшегося незнакомцев.
– Мне это точно не известно. Ваше сердце сейчас из меня всю краску выбьет, – голос вибрировал, будто юношу усердно шлепали по татуировке. – Мой хозяин трус?