Горский обозвал его тупым лентяем, взял за ухо юношу, и таким немилосердным образом, таща и выворачивая ухо, вывел в коридор, а далее повел к директору. У мамы Степы было семеро детей, и концы с концами семья сводила с трудом. Ответить Степа не смел.
А вот Вадим не стерпел, и пока ученика за ухо вели по коридорам, широким шагом подошел к доске. Постоял перед ней мгновение, и рукой стер на черной доске все, что написал Горский. Отряхнул ладони, обернулся и произнес короткую горячую речь:
– Мы даже не овечки, мы дождевые черви! Нас можно разделить, а мы только будем спорить кто из нас рот, да кто из нас зад. Мы должны быть братьями, а не покорными трусами без чести и достоинства. Нашим ежедневным малодушием мы предаем друг друга, и сами себя. Кто начнет вместе со мной стачку? Кто встанет со мной рядом и даст отпор распоясавшемуся лицемеру?
И тут уж все ученики закричали, засвистели, стали громыхать крышками парт, не стесняясь и не боясь, всё более и более заражаясь азартом и страстью толпы.
Вернувшись, Горский застал совсем, совсем другую аудиторию. Он не мог заставить детей замолчать, напротив, попытки его перекричать мальчишек привели к тому, что свист стал непрерывным, а к громыханию крышек парт добавился стук ног. Этот первый толчок разбудил соседний класс, слух мистическим образом, будто в невидимом эфире захватил в считанные часы все училище. По коридорам и в классах стали слышны невозможные прежде слова:
– Мы бастуем! Все на стачку! Бастуем! Бастуем! Бастуем! Долой Горского! Горского – вон! Вон!
Алеша тоже что-то кричал, при этом думая про себя:
– Это ведь бунт, это ведь та самая, страшная и безбожная революция! Боже мой, боже мой, что мы все делаем? А я то, я то зачем ору? Что дальше будет? Как нас наказать могут. Но ведь я не один, нас много, всех ведь не накажут!
К обеду всем было совершенно ясно, что произошло из ряда вон выходящее событие. Бурсаки бастовали. Они под всеобщие крики ушли с занятий, никто не вышел на послушание и лишь единицы, в том числе и Алеша, были на обедне. В столовую же тоже не пошел никто. К пяти часам сформулированы были требования, среди которых главным было убрать Горского. Чтобы разрешить ситуацию бурсаки требовали к себе директора училища и митрополита.
Бунт продолжался от силы день. К обеду следующего дня оголодавшая масса юнцов задумалась о карцере, об отчислении и сдалась. Началось следствие. Застрельщиков выявили сразу, но этого было мало. И руководство проводило беседы наедине. Вызвали и Алешу.