Исследуя новый мир, он сделал несколько неуверенных шагов и почти что упал, поскольку тело отказывалось его слушаться. Босые стопы ощущали прохладную влагу сочной травы, которая словно ласкала его ноги. Идти было сложно, но очень приятно. Пройдя несколько десятков шагов, он понял, что становится идти ещё сложнее – он поднимался по пологому склону. Глаза усердно пытались хоть что-то рассмотреть в этой непроглядной пелене, слух отказывался верить в абсолютную тишину, которую не нарушали даже собственные шаги и дыхание.
Внезапно ему в голову пришла мысль: «Так ведь я абсолютно ничего не слышу! Даже себя! Попробую закричать и послушать что будет». Он набрал побольше воздуха в лёгкие, широко открыл рот и что есть мочи выдавил из себя… А ничего произошло. Словно рыба с открытым ртом и изумленными глазами он стоял среди этой тишины. Ни единого звука не вырвалось из его груди, ни одной нотки не услышали его уши. Ранее не знакомые ему ощущения полнейшей глухоты. Становилось всё тревожнее. Мало того что он совершенно не понимал, где он и что происходит, так вдобавок ещё и слух отсутствовал. Хорошо ещё что глаза выполняли свою функцию, но и от них было мало толку, ведь ничего не было видно. Мозг судорожно вбрасывал множество мыслей, теорий, догадок, пытаясь проанализировать происходящее и быть хоть как-то полезным. Но всё это лишь напоминало истерику. Всё отчётливее ощущалась увеличивающаяся пропасть между сознанием, безмятежно принимающим окружающую действительность, и поддерживаемое успокоившимся сердечком, и мозгом, который как попавший в неразрешимую задачу компьютер, механизм, генерировал поток беспокойных идей, алгоритмов, действий… При этом где-то глубоко внутри возникло интересное чувство радости от пребывания здесь, которое с каждой секундой становилось всё сильнее и отчётливее.
Человек остановился, закрыл глаза и опрокинув голову назад ещё раз очень глубоко и с упоением вдохнул как выпил чистый густой воздух, всё больше усыпляющий мозг и очищающий его сознание от мусора мыслей. «Хорошооооо…», – подумал он. Ничего его более не тревожило, ничего не беспокоило, голос мозга становился всё тише и тише, как бы удаляясь куда-то в глубину, из которой, напротив, усиливался внутреннее «я», словно рождающийся птенец, прорывающийся через скорлупу.