Мальчишки ввалились внутрь, сопя от напряжения. Пока Барабан не включил фонарь, Зорге, кажется, не дышал. В темноте мог скрываться кто угодно, может, сама Дама Червей уже поджидала их, зная, что её собираются потревожить.
Зорге ощущал себя, как первый исследователь, попавший в гробницу древнеегипетского фараона, и свет фонарика был похож на отблески пламени дымных факелов, а длинный коридор столовой был совсем как проход, ведущий в погребальную камеру пирамиды. Мальчики шли, пугаясь шорохов и шуршаний, которые сами издавали. Шило, который был впереди, когда они толпились у дверей, теперь держался позади Зорге.
Коридор закончился, и они упёрлись в следующую дверь, которую Барабан всё не решался открыть. Зажмурившись, он решился, и они оказались в тёмном фойе, пол которого был исполосован тенями от высоких узких окон. Теперь Шило снова оказался впереди, и Зорге закрыл дверь в коридор.
– Наверх, – тихо сказал Шило и для уверенности показал пальцем на лестницу.
Выстроившись гуськом, мальчики стали подниматься по ступеням. Зорге чуть не закричал, когда в свете фонарика из темноты высунулось чудовищное лицо. Шило тоже дёрнулся от страха, и только тогда Зорге понял, что это бюст маленького Ильича. Кто-то за спиной тихо выругался, и ребята двинулись дальше.
– Может, включим свет? – прошептал Барабан.
– Заметят.
Барабан успокоился, и луч фонарика почти не дрожал на стенах коридора. За шорохом шагов Зорге начал различать какой-то тихий звук, такой пугающий, но такой знакомый. Что-то тихо жужжало в темноте за поворотом. Страх не успел распространиться по всем жилам организма, потому что Зорге понял, что это.
– Немец, сука, – сказал Шило.
Где-то там, в темноте, сидел Немец, загипнотизированный своей жужжащей игрушкой. Шило осмелел и первым завернул за угол. Зорге вспомнил случившееся в душевой и сжал кулаки.
Но Шило не собирался трогать безобидного мальчика, тем более, что тот сидел не у зеркала, которое было нужно для ритуала, а чуть в стороне, в квадрате смутного света, падавшего из окна. Перед ним вращалась юла, и на пришедших Немец не смотрел. Зорге тоже посмотрел на юлу, и ему показалось, что игрушка неподвижна, а волнистые линии узора застыли и только слегка покачиваются, как будто юла танцует очень медленный танец. Жужжание волчка превратилось в тихое гудение, которое проникало, казалось, прямо в мозг, минуя уши, и там превращалось в тихий шёпот. О как, удивился сам себе Зорге. Шёпот был слишком тихий, и отдельные слова можно было различить, только если внимательно смотреть на юлу. Ничего, кроме этого шороха и крутящейся юлы вокруг не существовало, Немец и другие ребята как будто уплыли из поля зрения, растворившись во мраке. Зорге смотрел, не отрываясь. Его рот был открыт, и капелька слюны была готова сбежать по нижней губе. Шёпот в голове усилился, юла задрожала сильнее и её остриё начало описывать маленькие круги в пятне лунного света, но перед тем, как игрушка и завалилась на бок, откатившись к стене, Зорге ясно разобрал одно слово, как будто кто-то громко произнёс его в его голове. Это слово было «убей».