Иван ехал вниз, а люди продолжали появляться и исчезать.
Кто-то молча стоял и глядел в стену, полностью погрузившись в неведомую взору пучину своих мыслей, кто-то курил и неряшливо стряхивал пепел прямо на пол, кто-то оставил пустую бутылку, а кто-то, показывая самому себе артистические способности, интенсивно жестикулировал и тихонечко пел, представляя себя великим артистом.
Но как только двери кабины открывались, люди мгновенно прекращали быть собой и становились обыкновенными гражданами, становились как все.
Иван смотрел на этих людей, таких разных, таких непохожих, и думал о том, что здесь, в кабине лифта, ежедневно, ежечасно проходит незаметная жизнь, но жизнь настоящая, искренняя, не фальшивая.
– Всего каких-то несколько секунд, ну может быть минуту или чуть более, лифт ежедневно поднимает и опускает наши тела, – думал про себя Кнопкин, – но и этих мгновений вполне хватает, чтобы навсегда оставить неосязаемый след и часть своей ауры в этом замкнутом пространстве, в этом мире, движущемся по вертикали. Ведь только в пространстве кабины лифта, когда человек находится наедине с самим собой, – продолжал размышлять Кнопкин, – он перестаёт играть социальные роли, каких у каждого человека десятки. В те мгновенья, пока движется кабина лифта, человек перестаёт быть чьим-то сыном и мужем, отцом и начальником, подчинённым и бизнесменом, другом и братом. Человек перестаёт быть иным и становится собой. Только собой!
И вдруг лифт остановился. Двери открылись. Внутрь ворвался свежий воздух улицы, и необычное виденье моментально исчезло.
Кнопкин сделал шаг вперёд и остановился. Он не уходил до тех пор, пока двери не закрылись, а лифт не уехал вверх, чтобы вновь принять в свои объятья очередную минуту человеческого существования.
И, конечно же, в этот понедельник, Иван опоздал на работу. И, конечно же, он получил от начальника выговор и вынужден был весь день играть роль хорошего сотрудника, выполняя и перевыполняя план. Но зато теперь он точно знал, что вечером, когда он, уставший, вновь войдёт в кабину лифта, он перестанет быть социальным актёром, он перестанет играть и станет собой, хотя бы на несколько секунд.
– Будь собой, Кнопкин! – усмехнулся Ваня, покидая кабину лифта поздно вечером.
– Будь собой, – повторил он в тот момент, когда двери лифта закрылись, оставив его одного на лестничной площадке седьмого этажа.