Судзуки сан (призрак вора неудачника, полупрозрачный и вечно недовольный, парит у потолка):
– Амэмия сан! Амэмия сан! Вы видели? Старуха Ито из 4 го подъезда! Она сегодня… она вывесила белье БЕЗ ПРОМЕЖУТОЧНОЙ СУШКИ В ТЕНИ! Это же нарушение муниципального кодекса духовной чистоты! Надо составить протокол! Я чувствую, как моя посмертная репутация…
Амэмия (не поднимая головы):
– Судзуки. Если ты сейчас не заткнешься, я найду тот парик, что тебя сгубил, и сожгу его в микроволновке Хонды сэнсэя. Со всеми молитвами.
Судзуки сан (в ужасе):
– Вы… вы не смеете! Моя честь! Моя…
Его голос прервался – старый Хонда сэнсэй (юрэй синтоистского священника в полупрозрачном хаори) с трудом пролез сквозь стену, трижды поклонившись розетке.
Хонда сэнсэй (торжественно, тыча полупрозрачным посохом в ведро для мусора):
– Амэмия доно! Этот сосуд осквернен! Я чувствую… ауру пластиковой вилки! Требуется срочный обряд очищения! Где рисовая бумага для отчета о духовной дезинфекции? И выключите эту шайтан машину! – Он нервно косился на дребезжащий системный блок, называя его «электронным онрё».
Амэмия:
– Сэнсэй, там вчерашняя лапша. И ямайэ. Обоим. Мне через час смена кончается. Я хочу спать. Хотя бы минуту.
Телефон зазвонил так, будто внутри него застрял демон патинко. Амэмия поднял трубку, предчувствуя беду. Голос диспетчера шипел, как плохой прием:
Диспетчер (по телефону):
– Амэмия… кэ… участок 7 Б… дешевый отель «Луна парк»… мужик… кхе… утонул… ведре. Съезди… разберись. Свидетельница… девушка… странная. Весь в… кхе… воде. И… кхе… стоит.
Амэмия (прищурившись):
– Стоит? Как, в смысле, стоит? Ведро стоит или мужик?
Диспетчер:
– Кхе… мужик. Или… призрак. Говорят… ты их… видишь. Кхе… Рэйсукэ Амэмия… окей?
Амэмия бросил трубку. «Окей». Лучше бы он был слепым. И глухим. И, возможно, безработным. Он схватил три банки «Boss Rainbow Blend» – сегодня явно понадобится весь спектр – и вышел под холодный дождь конденсат. Его кей кар цвета уныния фыркнул и чихнул черным дымом.
Отель «Луна парк» был похож на бетонный гроб с вывеской. Девушка у входа – бледная, мокрая, с глазами, как у рыбы на прилавке – молча указала на дверь второго этажа. Ее руки дрожали. «Либо свидетель, либо на жестких отходняках», – констатировал про себя Амэмия. Оба варианта были одинаково противны.