– Проводи меня домой, – тихо произнесла Аделин. Она развернулась, прижимая к груди футляр со скрипкой, словно это был щит, и неуверенно двинулась вперед. Споткнувшись о неровную землю, она чуть не упала, и я инстинктивно подхватил ее под руку.
– Просто скажи, что завтра мы увидимся, иначе я тебя домой не отпущу! –пошутил я, стараясь разрядить напряженную атмосферу. И вдруг, словно в ответ на мои слова, на ее губах появилась легкая, едва заметная улыбка.
– Ладно, – прошептала она, и этого короткого слова было достаточно, чтобы в моей груди разлилось тепло.
Я проводил Аделин до самого дома, и всю дорогу мы болтали обо всем на свете. Вернее, в основном говорила она. О своей семье. К несчастью, у Аделин остался только отец, с которым она практически не общается. От этой мысли мне стало еще больше жаль ее. Хотелось как-то поддержать, развеять эту грусть, но я совершенно не знал, как правильно это сделать, чтобы не показаться навязчивым или неуместным.
Мы попращались и, как только Аделин скрылась в подъезде, меня окликнул грубый, мужиковатый голос.
– Ну вот ты и попался, Милош! – с усмешкой рявкнул он. Я обернулся и увидел перед собой двоих парней, на вид не старше двадцати пяти. Их лица не предвещали ничего хорошего.
– Мы уж думали, вы тут до ночи будете обжиматься! – прорычал второй, здоровенный детина, от одного вида которого у меня скрутило живот.
– Ребята, вы, наверное, ошиблись. Я просто провожал девушку, и сам собирался домой, – сказал я, стараясь отойти подальше. Но они не дали мне шанса. В следующее мгновение меня сбили с ног, и я оказался на земле.
Дальше все завертелось с пугающей скоростью. Острая, обжигающая боль пронзила ребра от ударов ногами. Я пытался сжаться, защититься, но это было бесполезно. Сквозь нарастающий шум в ушах я едва расслышал приглушенный голос одного из нападавших:
– Не вернешь Ивану украденное – в следующий раз доберемся до твоей слепой подружки!
После этих слов сознание покинуло меня. Темнота. Ничего больше не помню.
Да, что я мог украсть у этого Ивана?
– Да, алло?
– Милош, ну ты где пропадаешь, черт возьми? Четыре дня ни слуху ни духу! – в голосе Тима сквозила неприкрытая тревога.
Я, стараясь придать голосу безразличие, ответил:
– Ты же сам говорил – залечь на дно. Вот я и залег. – Внезапно накатила апатия, даже к Тиму, с которым нас связывала долгая дружба.