Черт, просто как какая-то побитая собака. Кроме как вернуться к родителям, иных выборов особо и нет, подруги уже давно не подруги, и все контакты оборваны, разве что остановиться в гостинице, оставив это на крайний случай. Покосилась на свой черный чемодан, ещё один толстый немой посыл, только иного характера: «Мы ушли от изменника и всё сделали правильно». Я согласна. Лучше гордо, пусть и с болью, уйти, чем позволить превратить себя в живую помойку. Ещё не понять, чем его молодая любовница может болеть, мне этого счастья вовсе не надо.
Кстати, не забыть бы при первой возможности обновить телефон и сим-карту.
«У тебя всё получится, Даша. Всё образуется, вот увидишь, а сейчас ложись спать. Проснешься – и Томск».
Вопреки аутотренингу всю ночь я не могла сомкнуть глаз, думала, как объяснить всё родителям, когда они откроют дверь и увидят меня. Свою взрослую дочь, которая должна была жить хорошо и припеваючи со своим богатеем-мужем и строительным бизнесом, катаясь в масле сырком. А на деле… Нецензурщина на деле и самое такое, я ведь такая далеко не одна.
И насчет сына всё более чем непонятно. Мир попросту в одночасье перестал со мной разговаривать, глядел волком, презрительно морщился и кривил рот, а потом и вовсе перестал домой приходить, а муж только отмахивался: мол, у парня юношеские проблемы и всё такое, оставь его, перебесится и успокоится. Ну, я и не лезла, да и чего я добиться могла своею навязчивостью? Прямых оскорблений? Вот уж дивное счастье. Обидно. Я ведь его мать, я ведь растила, не спала ночей, а он? Эх. Дети, цветки бурной жизни. И ведь понимать начинают, только когда свои по лавкам сидят, и то не все и не сразу. Лирика это всё.
Проехав около четырнадцати часов в поезде и услышав, как будто вечно движущиеся стучащие колеса замедляются, забрала свои вещички с верхней полки и выдвинулась на свободу. А на свободе – дискомфортная толпа из сотни равнодушных ко всему и всем мужчин и женщин. Застыла в ступоре, чувствуя себя, будто никогда не была на улице и находилась в какой-то изоляции. В спину красноречиво подтолкнули. Извинившись, слетела по высоким ступеням, спрыгивая на неровный асфальт.
Пункт назначения, то бишь родные пенаты, находились в сорока минутах от вокзала. Думаю, чем быстрее я окажусь дома и буду стоять в оправдательном перед родными положении – тем лучше. Быстрее кара – скорее облегчение. Родным за семьдесят, и мне бы их пожалеть и избавить от неприглядной правды, но сколько можно прятаться-то? И без того столько времени не приезжала. Выгонят, так хоть увижусь, не выгонят, стану самым счастливым человеком на свете.