Сири подошла ближе и взяла за штанины, смотря в расширившиеся от страха глаза, и чуть потянула. Юлька дрожащими пальцами ухватилась за пояс, будто это могло как-то спасти.
– Теорию тебе уже рассказали, давай перейдем к практической части. Проверим, насколько глубоко усвоен урок. Если хочешь. Если нет – я уйду. Но своему Монечке тогда уже ничем не поможешь. Ты поняла?
– Да-да-да… – всхлипнула Юлька.
– Так что ты решила?
Она зажмурилась, а потом кивнула и разжала пальцы, отпуская пояс пижамы.
– Умница. А ты действительно любишь его, – похвалила Сири, потянув за штанишки. – Ммм… какие тонкие и бледные ножки! Не бойся, я буду учить тебя нежно. Шаг за шагом не торопясь. Спешить мы не будем.
Вслед за пижамкой с котятами на пол полетели и белые трусики в красный горошек.
Моня шагал по лесной тропе, щурясь от редких солнечных лучей, что пробивались сквозь крону деревьев. Впереди маячила спина Роби с огромным мечом в ременной петле, и кончик клинка едва не цеплялся за землю. Стук их сапожек был единственным звуком, помимо шепота листвы над головами. Они остались вдвоем, Анджел уехал еще на рассвете, чтобы выбить пропуска в шахту, на что могла уйти пара дней. Но сейчас мысли заняты совершенно другим, не давая покоя.
Устав гонять их по кругу, Моня раздраженно пнул мухоморы, что семейками росли вдоль тропы, как дорожные знаки. Красные шляпки улетели в траву, а его взгляд рассеянно скользнул по маняще качавшимся полушариям Роби. От их созерцания либидо поднималось, как температура в горячке, а этой ночью его и так выжали, словно лимон.
И веселье, видимо, вышло на славу, раз использовал «Рыбкину Память», чтобы не помнить его. Догадки на этот счет, разумеется, были, но пусть уж всё это останется там. А вот это утро Моня запомнил. Как раз оно и беспокоило больше всего, оставив ощущение, что пропустил нечто важное – то, что нельзя пропускать.
Оно началось, как обычно: Моня сел за стол, потирая заспанные глаза, а сестра уже была там, склонившись над миской. Но что-то было не так. Юлька сама не своя. Не хмыкнула, не бросила колкость, а почему-то молчала, водя ложкой по краю тарелки, словно рисуя узор. Под глазами темнели круги, будто всю ночь не спала.
А когда поймал ее взгляд – улыбнулась, но как-то кротко и тихо, лишь уголком губ. Эта полуулыбка, словно повисла в воздухе дымкой, и Моня замер с куском хлеба в руке.