– Он сделает все возможное, но… – Нурби сглотнул, – но надежды мало.
Глаза защипало от слез, а дыхание перехватило. Отпустив руку Нурби, я бегом вылетела на улицу. Солнце клонилось к закату, заливая двор розово-рыжим светом. Кто-то уже повесил у входа лемех. Не помня себя, я схватила лежащий рядом молоток и трижды ударила по куску металла34. Звон разлетелся по аулу, в котором вдруг стало необычно тихо. Молоток выпал из моей ослабевшей руки и с глухим стуком упал на землю. Обессиленная, я рухнула рядом и зарыдала, закрыв лицо руками. Этого просто не могло быть!
Я знала, что отец однажды покинет этот свет. Но он должен был уйти с честью, как подобает воину. Сразить перед смертью десятки врагов и геройски пасть в неравном бою. Или же, дожив до глубоких седин, передать свою мудрость потомком и уйти спокойно и тихо в окружении внуков. Он не мог просто потерять сознание во дворе нашего дома и умереть от бессмысленной и беспощадной болезни, которой даже не было названия. Этого просто не могло быть!
Когда я наконец смогла унять льющиеся непрерывным потоком слезы, солнце уже почти совсем зашло. Я поднялась на ноги и начала отряхивать запылившееся платье. Вдруг ворота двора отворились и внутрь повалили люди, в основном аульская молодежь и дети. Возглавляли их наш старый джэгуако и уже знакомый мне ажагафа.
– Что вы?… – начала было я, но старик прервал меня жестом руки.
– Нужно провести чапщ35, – отрезал он и двинулся внутрь дома.
И правда. Вечерело. Нельзя было оставлять больного один на один с темными силами. Больного. Дыхание снова перехватило и к глазам подступили слезы. Еще вчера я и подумать не могла, что однажды больным станет мой отец. А теперь для него уже проводили чапщ.
Сделав глубокий вдох и вспомнив все, чему меня учили, я натянула спокойное выражение лица, выпрямила спину и последовала за людьми в дом.
В комнате отца уже начался обряд. Кто-то заиграл на шичепшине, и все запели целительную песню. Я проскользнула вглубь комнаты, поближе к кровати отца, и села рядом с лекарем, который смешивал в ступке какие-то травы, и джэгуако, заправлявшим обрядом. Все песни были мне знакомы, я и сама не раз участвовала в таких обрядах для раненых и больных в ауле, и легко подхватила мелодию. Как ни странно, мне стало немного легче. Будто бы целебная сила музыки принесла облегчение и моей бьющейся в агонии душе.