– Тогда поторопимся, темнеет, – с этими словами он подогнал коня и двинулся вперед за стадом. Я развернула своего скакуна и последовала за ним.
Я помогла пастуху загнать овец в ночные загоны. Мы расседлали и отпустили наших коней пастись тут же под защитой больших собак-волкодавов, встретивших нас на подъезде к кошу. Огромные лохматые псы, способные перегрызть шею волку, приветствовали нас радостным лаем и мельтешением виляющих хвостов. Когда мы спешились, они подбежали к чабану, тот потрепал их по пыльным спинам и вынес им из домика ведро с костями и пастой. Собаки тут же потеряли к нам всякий интерес и принялись за еду.
Старик пригласил меня зайти в домик и засуетился над потухшим очагом. Ему не составило труда разжечь огонь, и вскоре над ним уже аппетитно булькал котелок с просом и мясом – простая похлебка, но от ее запаха у меня тут же забурчало в животе, и я поняла, как проголодалась. Это не укрылось и от пастуха.
– Кажется, ты голодна, дочка.
– Мне предстоит долгий путь, поэтому я берегу свои припасы.
– Разумно. Но все же не чета молодой девушке морить себя голодом, от этого рождаются больные дети.
Я не стала отвечать ему. В моем возрасте у большинства девушек уже рождался первенец, и было немудрено, что пастух переживал о моей способности зачать и выносить здорового ребенка. Ведь именно это считалось главным достоинством женщины. Я все еще не разобралась с тем, какие эмоции это у меня вызывает, а сейчас мне и вовсе было не до подобных размышлений. На коше было тепло и безопасно, а пастух был рад поделиться со мной своими запасами еды и разделить кров – это единственное, что имело значение.
И все же даже в тепле и относительном комфорте домика пастуха я спала беспокойно. Мой сон наполняли воспоминания об отце, о том, как он упал посреди двора, о том, как слабо поднималась его грудь во время чапща и о словах лекаря, что надежды нет. А еще то и дело мне виделось освещенное факелом лицо Нурби в момент, когда он застал меня, уезжающей со двора в ночь. Шок и боль в его глазах отдавались тоской в моей и без того истерзанной душе даже во сне. Я знала, что обрекла названого брата на бессонные ночи, полные тревоги за мою судьбу, на страх, что он потеряет не только отца, но и сестру.
Я проснулась перед самым рассветом, пожираемая чувством вины, стыдом и ощущением собственной глупости. Кто я такая, чтобы думать, что у меня получится найти молоко лани? Кто я такая, чтобы оставлять отца на смертном одре и скакать в горы? Стоит ли эта отчаянная надежда той боли, которую я причинила брату? И что будет с ними обоими, если эта глупая затея будет стоить мне жизни? Я пыталась прогнать эти мысли, но все же они продолжали роиться у меня в голове, как облако назойливых оводов вокруг коровы на водопое.