Андрею Сергеевичу всё это опять кое-что живо напомнило. Правда, на сей раз он четко понимал, что именно. Прав был Екклесиаст – нет ничего нового под солнцем. Люди враждовали друг с другом еще со времен палки-копалки, дубины и каменного зубила. Но тут было что-то иное, а что – он, как историк, пока не мог объяснить. Явное сходство модуса операнди тут было вплоть до отождествления. Столь разные условия, столь разные эпохи… а результат один и тот же.
После краткого привала беженцы пошли своим путем, на север, послу же кнеза со спутниками надлежало двигаться на юг, в земли, на которые пала тень войны. Чем дальше продвигались они, тем чаще стали попадаться на дороге беженцы – и группами, и поодиночке. Люди были еле живыми от усталости и пережитых ужасов, и все говорили примерно одно и то же: варги пришли ночью и начали убивать всех подряд, а кого удалось поймать, того сжигали живьем. Больше ничего от несчастных измученных людей нельзя было добиться. Только один крепкий дед с мрачным обветренным лицом, уводивший сноху с внуками, поведал, что у напавших на их деревню на одежде были знаки Черного солнца, развернутого не посолонь, а в обратку. Мечеславу не надо было объяснять, что это значит. Черное солнце не просто так крутилось в обратном направлении.
Судя по всему, эрбины уже вовсю хозяйничали в землях древян к югу от Лабы. Захвачены и сожжены были гарды Глеин и Лугов, а также множество более мелких селений. Беженцы шли нескончаемым потоком, воинам приходилось расчищать себе путь.
Веками жили тут древяне – если точнее, с середины четвертого тысячелетия до нашей эры. И так бережно они относились к своему дому, что все леса, росшие с периода последнего оледенения, были ими сохранены – какие ж древяне без деревьев! Это потом, уже во втором тысячелетии нашей эры, когда эти места окончательно подмял под себя германец, на месте лесов обнажились вересковые пустоши. А сейчас вокруг шумели дубравы и буковые леса, где спокойно бродили зубры, туры и олени. Но спокойствию этому приходил конец. Они наблюдали исход племени древян со своих земель. Это была, без иронии, трагедия библейских масштабов с элементами геноцида – кстати, если верить некоторым историкам и богословам, исход Израиля из Египта тоже должен был состояться весьма скоро, в конце тринадцатого века до нашей эры, но этим занималось другое отделение Института.