Еще до путешествия Чехов понял, что будет писать книгу научно-публицистического характера. Он упоминает два выдающихся очерковых произведения, близких к его книге по идейному замыслу и тематике, – «Записки из Мертвого дома» Ф. Достоевского и «Сибирь и каторга» С. Максимова.
Чехов не раз называл Сахалин адом. «Все в дыму, как в аду» – такая фраза осталась в одной из первых глав его книги. В черновиках «ада» было больше. Стремясь к большей объективности, Чехов намеренно убирал это слово из окончательного текста.
В «Острове Сахалине» Чехов будто намеренно отказывается от своего, «чеховского», стиля. Язык его точен, деловит, сух, скуп даже по чеховским меркам. Впечатления от общения с жителями Сахалина были так сильны, что для поэтических описаний местной природы почти не нашлось места.
Это не значит, что Чехов-писатель в этом тексте совсем не виден: тут и там мелькают невероятные по выразительности образы и персонажи, схваченные внимательным взглядом автора. Приведем только две цитаты.
«Вечером с работ возвращается муж-каторжный; он хочет есть и спать, а жена начинает плакать и причитывать: “Погубил ты нас, проклятый! Пропала моя головушка, пропали дети!” – “Ну, завыла!” – проворчит на печке солдат. Уже все позаснули, дети переплакали и тоже угомонились давно, а баба все не спит, думает и слушает, как ревет море; теперь уж ее мучает тоска: жалко мужа, обидно на себя, что не удержалась и попрекнула его. А на другой день опять та же история»[19].
«По дороге встречаются бабы, которые укрылись от дождя большими листьями лопуха, как косынками, и оттого похожи на зеленых жуков»[20].
«Остров Сахалин» – это не только правдивый рассказ о каторжных работах, кандалах, карцерах, побегах, розгах и виселице. Еще важнее авторское исследование того, как уродует каторга человека, не важно, кем он является – узником, или надзирателем, или даже живущим по соседству местным жителем.
Одна из глав книги называется «Рассказ Егора» – и здесь читатель ждет, наконец, записанного Чеховым авантюрного повествования каторжника. Но нет: мы остаемся с ощущением полной нелепости и бессмысленности рассказанного. Это сознательный жест автора, который вообще-то мог, например, дать подробную историю какого-нибудь неординарного обитателя каторги вроде встреченной им Соньки Золотой Ручки или «каторжной модистки», бывшей баронессы О. В. Геймбрук, попавшей на каторгу за поджог («модистка» упоминается в книге, однако даже ее фамилию Чехов предпочитает не называть). В одной из глав Чехов специально поясняет: «Преступления почти у всех ужасно неинтересны, ординарны, по крайней мере со стороны внешней занимательности, и я нарочно привел выше