Аня мягче: Жень, ты ради кастинга месяц махала кулаками перед зеркалом. Ты справишься. А если этот тип правда такой крутой – пусть покажет, как падать красиво. Желательно на твоих глазах. Шесть раз.
Женя успокаиваясь: Ладно… Завтра жду, и мы повторим связки. Только без подушек, договорились?
Аня с пафосом: Отказываешься от экстрима? Тогда добавлю музыку из «Рокки» и бандану. Чтобы он обзавидовался.
Женя смеётся: Идиотка… Спасибо. До завтра.
Аня: Не благодари. И, Жень? Если он снова начнёт… ударь его в голень. Проверь, как он реакцию отрабатывает
Гудки. Женя, всё ещё улыбаясь, разминает плечи, вспоминая замечания «тренера»
Вечер перед дедлайном. Женя сидела на холодном полу, прислонившись спиной к стене, которая до сих пор хранила следы ударов – шероховатые трещины и сколы. Её пальцы дрожали, листая отснятые кадры на телефоне. Рядом валялись пустые бутылки с водой.
Матвей сидел в полуметре от неё, его колени случайно касались её ноги. Он будто нарочно держал дистанцию…
– Получилось? – спросила Женя.
Он взял телефон, его пальцы, медленно провели по экрану. Кадры прыжков были смазанными, удар в финале – слишком робким. Но когда на экране появилось её лицо, повёрнутое к камере с упрямым оскалом, Матвей замер. Глаза Жени горели, как угли в пепле, и это было важнее любой техники.
– Да, – ответил он твёрдо, почти резко, будто отрубил сомнения топором.
Он не сказал, что её блок напоминал попытку поймать ветер, а удар – усталого голубя. Вместо этого его рука сама потянулась к ней, обняв за плечи. Женя прижалась к его груди, и сквозь тонкую ткань спортивной кофты почувствовала ритм его сердца – учащённый, неровный.
– Спасибо, – прошептала она, пряча лицо в складках его одежды.
– Не за что, – он отстранился так резко, будто её кожа обожгла его ладонь. Вскочил на ноги, отряхиваясь от невидимой пыли, и потянулся к бутылкам, чтобы занять руки.
Женя подняла голову, но встретила лишь его профиль – напряжённую линию челюсти, взгляд, упёршийся в трещину на стене. Он оставил её неделю назад, когда Вика спровоцировала его на «демонстрацию силы».
– Завтра отправляешь? – спросил он, сжимая пластик так, что бутылка захрустела.
– Если не передумаю, – она встала, чувствуя, как дрожь в коленях поднимается выше – к животу, к горлу.
Матвей резко обернулся: