– У вас ничья, – сухо сказал Кархэм.
– Что? Ну почему? Он лежит без сознания! Я его вырубил!
– А у тебя расквашен нос. Первая кровь, помнишь? В следующий раз делай так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в твоей победе.
Кархэм выглядел расстроенным, и это ещё больше разозлило Кагиноко. Первый бой – и так опростоволоситься. Он собрал песок в кулаки, сдерживая эмоции. Выдохнул.
В следующий раз никто не будет сомневаться.
Гнус пришёл в себя и сидел теперь, растирая кровь по лицу и тряся головой. Его друзья толпились у края арены, не решаясь переступить черту.
– Пойдём, – Кархэм помог Кагиноко подняться. – Пойдём, тебе нужно продолжать тренировки.
Ещё не успел затихнуть рёв толпы, а Кагиноко уже ощутил разочарование.
Если честно, разочарование преследовало его не один год, но именно сейчас достигло пика.
Хэк по прозвищу Проворный, а на самом деле огромный неуклюжий воин, вся тактика которого сводилась к тому, чтобы навалиться на соперника и буквально раздавить, лежал в пыли, оглушённый, с поломанным носом и вывернутой левой рукой. Из его ушей медленно текла кровь. Парочка верных оруженосцев пыталась оттащить своего господина к выходу с арены, но у них, конечно, ничего не получалось. Чтобы сдвинуть Проворного с места, понадобилось бы два буйвола в упряжке.
Несколько минут назад эта потная громадина бегала по арене, тяжело топая и размахивая ручищами, будто горилла. Хэк Проворный был лучшим воином этих мест, телохранителем даймё[1] – князя земель, победителем разных мифических существ, в которых умные люди давно не верили, но вместе с тем диковинно глуп в бою. Кагиноко понял это в первые же мгновения. Нельзя обладать чудовищной силой, но совершенно затупить разум. Нельзя распускать слухи о своей непобедимости, не заботясь при этом о правдоподобии.
Быстрые чёткие удары, обманный манёвр, свист лезвия катаны – и вот Проворный теряет пояс от штанов, ломает нос о землю, скрипит зубами и становится похож на три мешка риса, неудачно наваленных друг на друга (где тут жир, где мышцы, а где воин – попробуй догадайся).
Толпа ликовала.
Кагиноко скучающе оглядел безликую разношёрстную массу. Ближе к арене, на деревянных лавках, сидела местная знать. За их спинами прослойка телохранителей и воинов разных рангов, а ещё дальше обычный люд – вот эти-то и были самыми шумными проводниками всеобщей радости. Привычная, в общем-то, картина. Кагиноко уже подзабыл, сколько раз он стоял вот так, над поверженным соперником, и впитывал радостные вопли, шум толпы, флюиды ликования и обожания. Проще было подсчитать количество поражений.