– Аа- ф- фи! Аа- ф- фи! Ух ты! – тихо и беспомощно зачихал кто- то в сторонке. Все обернулись: к микрофону ковылял, стукая палочкой об пол, белый как лунь старец.
– Здесь, внучики мои, исповедуются народу? – еле слышно простонал он. – Праправнуки мои решили, что мне надо высокооплачиваемым депутатом или губернатором стать, чтобы им было на что питаться и развлекаться. Примите меня на какую- нибудь денежную должность… безответственную, неподсудную… покомандовать. Помогите приобщиться к касте неприкасаемых.
– Какой из тебя начальник, прадед? – язвительно “ усмехаясь, крикнул старцу в ухо генерал. – У тебя даже чихнуть сил нет! Тебе давным- давно с Богом шептаться пора, а не в кресле губернаторском штаны протирать! Ползи домой!
– Полностью с вами согласен, – закивал прадед. – Но вот правнуки пристали: “Выдвини себя на пост тубернатора. А вдруг изберут!”
– Передай прадедушка потомкам своим, что народ, присутствующий здесь, освобождает тебя от этих мук на всю оставшуюся жизнь, – поддерживая собравшегося упасть старика- вековика, ласково шумнул ему в ухо Индюлькин. – Иди отсюда, пока не затоптали.
– И то иду, и то иду, – с явным облегчением пролепетал старец, медленно спускаясь по ступенькам. – Мне б на печку.
– Сейчас говорю я! – решительно рыкнул генерал и, оттеснив жующего жвачку фермера Крупнорогагского, повернулся к микрофону и стал поправлять его.
Но выступить ему не пришлось: мстительный Содомогоморский достал из внутреннего кармана пиджака большую ампулу с какой- то жидкостью; положив её на пол, осторожно раздавил каблуком; быстренько спустился с трибуны и присоединился к своим единомышленникам; ядовито улыбаясь, стал ждать результата.
Через десять секунд. все лидеры партий и движений и, генерал, морщась и кривя носами от распространившегося, едкого, зловония, пустив обильные слезы, разрыдались.
Публика заинтересованно замерла. Такого единогласного плача вожаков она никогда не видала. Особенно достоверно рыдал генерал Возомнищев, Жеребцов- Сокольский, Индюлькин, Истинно- Ложный и фермер- одиночка Крупнорогагский, который, громко шмыгая носом, продолжал энергично чавкать жвачкой.
Толпа отреагировала на “горе” по- разному: те, кто поближе к трибуне, тоже стали всхлипывать, а те, до которых слезоточивая вонь ещё не дошла, принялись хохотать.