Но, хотя в то время я забыл о существовании первой и третьей из Трех Драгоценностей, долгое время меня восхищала жизнь и личность Будды. За три или четыре года до встречи с «Алмазной сутрой» и «Сутрой Вей Ланга» я даже написал «Жизнь Сиддхартхи Гаутамы Будды», как я это назвал. Это маленькое сочинение я составил главным образом из «Детской энциклопедии» и «Краткой истории мира» Г. Уэллса, и, по-видимому, примечательно то, что, помимо школьных сочинений, это была моя первая завершенная письменная работа. Примерно в то же время я купил в лавке древностей в Брайтоне маленькую латунную статуэтку Будды Камакуры, в которой – в верхушке головы, где для этих целей было отверстие – я регулярно воскурял палочки благовоний. Этот акт почтения сам по себе не приравнивается, конечно, к обращению к Прибежищу, как и написание мною «Жизни Сиддхартхи Гаутамы Будды», но, по крайней мере, я выказал к Будде чувство, которого у меня определенно не было по отношению к Сангхе или Духовной Общине. На самом деле, после осознания мною того, что я буддист, прошло примерно два года, прежде чем я лично встретился с другими буддистами, и два года и несколько месяцев, прежде чем я формально обратился к Прибежищу во всех Трех Драгоценностях.
Эти другие буддисты, с которыми я встретился лично зимой 1943-1944 годов, были членами Буддийского общества, основанного в Лондоне в 1924 году Кристмасом Хамфрисом в Буддийской ложе Теософского общества. К тому времени, как я с ними связался, меня призвали в армию, но я посещал собрания, по возможности, и завел знакомство с несколькими людьми. На одном из таких собраний (может быть, это была встреча на праздник Весак, но я не уверен) я застал себя за «принятием Паншила», как это называлось, от фигуры в оранжевой робе, сидящей за столом в дальнем конце комнаты. «Паншил» было сингальским искажением палийского «Панча Шила» или «Пять наставлений», и человек «принимает Паншил», повторяя Пять наставлений, а до этого Три Прибежища, за любым, кто проводит церемонию. Хотя многие обстоятельства этого собрания мной были позабыты, я ясно помню, как я сам и еще пятнадцать-двадцать других людей стояли на своих местах с карточками с Паншилом в руках, в большей или меньшей мере сомневаясь в произношении незнакомых палийских слов, и повторяли их вслед за четко и уверенно говорящим их Кристмасом Хамфрисом, который руководил ответными репликами. Яснее всего – воспоминание о том, как я подсматриваю в карточку с Паншилом, которую я держу двумя руками. И сейчас у меня перед глазами продолговатая белоснежная карточка, на которой Прибежища и Наставления были напечатаны на пали и на английском. И сейчас я слышу голос Кристмаса Хамфриса, произносящего «дутиямпи» и «татиямпи» из формулы обращения к Прибежищу так, что моему непривычному уху это казалось совсем непохожим на напечатанные слова.