Голова моя зашумела, и багровые пятна поплыли в глазах… Не помню, чем завершился тот злополучный обход; помню только, как я, уже у себя в кабинете, тупо смотрел в окно, ничего в нем не видя, и катал языком во рту таблетку нитроглицерина. Грудь и голову все сильнее сжимали тиски – и казалось, что сердце вот-вот остановится…
Не стану подробно описывать, как мне было плохо. Я жил тогда словно в аду. Меня самого словно и не было вовсе; а тот мой двойник, что еще, по инерции, утром шел на работу, проводил там планерки, потом оперировал, потом пил коньяк в закрытом на ключ кабинете – этот чужой, механически выполняющий все человек почти не имел ко мне отношения. Мне даже казалось, что, если избавиться вдруг от него – если б он, скажем, попал под машину или выпил смертельную дозу снотворного, – то в моем мучительном существовании его, двойника, исчезновение мало бы что изменило. Страдание словно превосходило меня самого – было ощушение, что даже и смерть ничего не могла б с ним поделать…
А иногда во хмелю мне мерещилось: «Может, все это мне только снится?» Словно какая-то ошибка вдруг вклинилась в жизнь – и эту ошибку не поздно исправить. В таком состоянии я доходил до поступков постыдных и жалких: я начинал звонить Ольге.
– Да! Я слушаю! – отзывался ее бархатистый, взволнованный голос. Но уже по самой затянувшейся паузе Ольга догадывалась, что звонит вовсе не тот, кого ей хотелось бы слышать, и повторяла почти раздраженно:
– Ну говорите же, слушаю вас!
– Здравствуй, Оля… – насилу выдавливал я. Мой голос был сиплым, безжизненным.
Теперь уж она не спешила ответить. Мне мерещилось: в паузу, что повисла меж нами, – как воздух в пробоину – вытекает вся жизнь. Уже было нечем дышать, сердце сжимало – и я торопливо нашаривал нитроглицерин…
– Зачем ты звонишь? – наконец отзывалась она.
– Не знаю, – сипел я растерянно. – Просто хочу тебя слышать…
– Ну, слышишь – и что, тебе легче? – с жестокой усмешкой спрашивала она.
– Нет, не легче…
– Тогда и названивать нечего, все и так ясно, – голос ее становился холодным и твердым, как лед. – Прости, но между нами все кончено.
И Ольга вешала трубку.