Вскоре явился сам баронет.
– Хорошо же с твоей стороны заставлять меня так долго ждать, – воскликнул мистер Харрел.
– Я не мог приехать раньше. Даже и не надеялся уже появиться у вас: мой проклятый жеребец будто отупел, я не знал, что делать. Подозреваю, кто-то сыграл с ним злую шутку.
– Он у двери, сэр? – спросил Моррис.
– Да, – ответил сэр Роберт.
– Через минуту я скажу вам, что с ним такое, – и Моррис опять умчался.
– В котором часу ты ушел вчера, Харрел? – спросил баронет.
– Не рано. Но ты был слишком занят, чтобы это заметить. Кстати (понижая голос), думаешь, я много проиграл?
– Трудно сказать. Зато я знаю, сколько выиграл сам. Этой зимой мне еще так не везло.
Они отошли к окну, чтобы переговорить с глазу на глаз.
При словах «думаешь, я много проиграл?» Сесилия бросила тревожный взгляд на миссис Харрел, но не заметила в ее лице ни малейшей перемены. Мистер Арнот, однако, также казался обеспокоенным.
Вернулся Моррис.
– Он упал, знаете ли!
– Проклятье! – воскликнул сэр Роберт. – Что ж делать? Он стоил мне чертову кучу денег, еще и года не прошло со дня покупки. Не одолжишь мне лошадь на утро, Харрел?
– У меня нет подходящей. Надо послать к Астли [7].
– Но кого? Джон должен позаботиться об этой.
– Я съезжу, сэр, если желаете, – сказал Моррис.
Дело было улажено в несколько минут. Получив указания и приглашение на обед, Моррис выпорхнул из комнаты, не чуя под собой ног от радости.
– Ну, мисс Беверли, – заметил мистер Харрел, – ваш друг самый обходительный джентльмен из всех, кого я когда-либо встречал. Теперь его нельзя не пригласить к обеду.
Вечером дамы, как обычно, отправились в гости в сопровождении мистера Арнота. У остальных джентльменов имелись иные приглашения.
Так прошло несколько дней. Утренние часы, как правило, посвящалось сплетням, покупкам и нарядам, вечера проводили в общественных местах или на многолюдных званых вечерах. Мистер Арнот почти постоянно находился на Портман-сквер. Ночь, правда, он проводил у себя, но столовался всегда у мистера Харрела и сопровождал сестру и Сесилию во время их визитов и прогулок. У него был замечательный нрав – кроткий, серьезный, благожелательный, хотя, пожалуй, излишне педантичный и степенный, а потому с ним общались скорее по обязанности, чем с удовольствием. Очарование Сесилии властно и глубоко проникло в его сердце. Его чувство напоминало скорее обожание, чем любовь. Почти не питая надежд на взаимность, бедняга даже сестре не обмолвился ни словом. Он довольствовался тем, что видит и слышит Сесилию, а о большем и не мечтал.