Мои руки скользили по её телу, грубо, жадно, как будто я пытался оставить на ней свои следы. Её волосы растрепались, упали на плечи. Она скинула туфли, одна за другой. Её дыхание стало громче. Подсадил на подоконник, юбку вверх, трусы на хрен порвал и вздыбленным членом в нее. Застонал, взревел. Там узко, мокро, сладко. Кончу сейчас….
Мы двигались как безумные. В этой ярости, этой страсти было что-то первобытное. Как будто это действительно был последний момент, последний шанс. Как будто мир после этого взорвётся.
Я поднял её, перенес, прижал к стене. Её голова откинулась назад. Губы раскрылись, она задыхалась от моих поцелуев. Я видел её изогнутую шею, её кожу, её глаза, которые смотрели на меня так, будто я единственный человек в её жизни.
И тогда я понял.
Я пропал.
Эта женщина – моё всё. Мой грех. Моя слабость. Моё проклятие.
Никакого завтра. Никакого будущего. Всё, что у нас есть, – это этот момент.
И он горел так ярко, что я был готов сгореть в нём дотла. Я заберу ее у мужа. Я буду любить все что у нее есть и ее до смерти любить буду.
Двадцать лет назад
Она вошла в комнату, тихо закрыла за собой дверь. Думала, я не замечу, как дрожат её пальцы. Думала, не увижу, как покраснели её глаза.
Чёрт. Она всегда так делала. Пряталась. Уходила в себя. Но от меня-то куда спрячешься? Я знал её. Знал до мелочей. Её привычки, её слабости, её страхи.
– Артём… – её голос был тихий, срывался на полуслове. Она посмотрела на меня так, будто я мог её спасти.
И я сразу понял: что-то случилось. Она подошла ближе.
Пальцы теребили край юбки, ногти уже почти разодрали шов. Она села на диван напротив, уставилась в пол. Не сразу заговорила.
– Он что-то понял, – выдохнула она, глядя куда-то мимо.
Я напрягся.
– Кто?
– Вадим, – Оля подняла на меня взгляд. В её глазах был страх. Настоящий. Чёртов, липкий страх. – Он… Он смотрит на меня так, как будто знает. Как будто видит всё.
Я сжал кулак. Так сильно, что костяшки побелели.
– Что он сделал? – спросил я резко.
– Пока ничего, – она быстро замотала головой. Волосы растрепались, упали ей на лицо. – Но он другой. Слишком тихий. Слишком спокойный. И это… хуже, чем если бы он орал.
Она потёрла виски, как будто это могло снять напряжение. Но я видел: ей страшно. Она боялась его.
Меня это взбесило. Взбесило, что не дает влезть, не дает раздавить этого урода.