– Здесь и не надо, – раздался голос.
Из тени вышла женщина. Вся в сером. Волосы, как соль в подсолнечном масле. Лицо – без возраста, но без мимики.
– Варвара, – представилась она. – Та, что ведёт. Та, кого не зовут по имени дважды.
– А если я ошибусь? – спросил Жбан.
– Тогда будешь трижды прав. Это здесь – смертельно.
– Мы от хана. С миссией.
– Мы от мира. С правом не слушать.
– Но…
– Мы не живём по иго. Мы живём по… инею. Он тает – и с ним уходит день.
Настасья сжала рукоять ножа.
– Здесь… нет правил?
– Только сон. Он всех равняет. И ты тоже уснёшь. В нашей амбарной комнате. Где каждый может стать никем.
Игорь вдруг понял, что боится тишины. Не смерти. А этого тягучего, липкого равнодушия.
Они разместились в доме. Без окон. Без запахов. Без теней.
– Это не дом, – прошептала Настасья. – Это… пустота.
– Мы должны понять, как они живут.
– А если они не живут?
– Тогда, может, мы первые, кто это поймёт.
Он уселся. Достал обуглённый карандаш. Начал чертить сетку: людей, роли, потоки зерна.
– Что ты делаешь?
– Строю структуру.
– А если структура не хочет, чтобы её строили?
Он посмотрел на неё.
– Тогда я сделаю вид, что это… просто рисунок.
В это время Варвара сидела у костра с двумя стариками.
– Он структурен, – сказала она. – Он опасен.
– Он жив, – ответил один.
– И это… временно, – добавил другой.
И в небе над Песочней вдруг замерло облако. Просто… повисло. И не двигалось.
Игорь вышел на центральную площадь, где вчера никто не торговал и завтра никто не вспомнит. Он встал на ящик из-под капусты. KPI легла под ним, как корпоративный логотип.
– Люди! Жители Песочни! – прокричал он.
Двое прошли мимо. Один пробормотал:
– Мы уже слышали это в следующий вторник.
Другой сказал:
– Спасибо, я не подписывался.
– Я… я хочу предложить улучшения! Структуру! Пусть даже хаос – это тоже форма, если его…
– …записать на пергаменте? – услышал он рядом голос. Это был юноша с корзиной из мха.
– А потом, когда пергамент сгниёт – всё исчезнет?
– Ну, да… нет… то есть…
– Здесь, чужак, структура как обувь: если подходит – не чувствуешь. А если чувствуешь – она натирает.
Жбан молча слез с ящика.
Тем временем, Настасья шла вдоль домов – искала что-то… правильное.
И нашла: смех.
За сараем, в земляной яме, играли дети. Прятались. Шептались. Не смеялись в полный голос.
– Почему вы не в домах? – спросила она.