Мужчина покачал головой. Снова подул ветер, взметнув вверх его густые черные волосы, но на этот раз колдун ничего не почувствовал.
Воспоминания убивали его.
Он упал на одно колено. С уголка рта потекла кровь.
– Любовь не убивала меня много месяцев, – сорвались с его губ хриплые слова. – Даже когда я понял, что желаю одну-единственную женщину, и никакую другую. Но и тогда я не думал, что это любовь, и жил так же спокойно, как прежде. Я считал, что любви нет и проклятье никогда не коснется меня. Мне казалось, что договор с горгульей – чушь. Однако все изменилось, когда я понял, что той, что была нужна мне, не нужен я. Так что – да… Она знает, что я здесь… Она теперь жена моего брата.
– Весьма занятно… – прощелкал паук, глядя, как после рассказа колдун падает без чувств на траву перед его логовом.
Лашкарахест мог бы сожрать глупого человечишку, но гораздо интереснее была не его плоть, а его сердце.
В нем было так много огня и магии, что древний паук не мог отказаться от договора. Уже в тот миг, когда этот колдун вошел в Костяную падь, отец всех пауков знал, что поедать его не станет ни при каких обстоятельствах. И если бы Дрейгон не предложил договор, Лашкарахест сделал бы это сам. Любым способом – обманом и хитростью, ложью и посулами – он потребовал бы от колдуна того, что ему было более всего желанно.
Страдания колдуна. Его боль, его агонию, огорчение и печаль. Но вместе с тем и все самое светлое, что в нем еще оставалось.
Но гость предложил это все сам.
– Хорошо, Дрейгон, я сделаю то, что ты просишь, – прощелкал Лашкарахест, подходя ближе и опуская морду со жвалами над почти бесчувственным телом. – Я заберу то, что мучает тебя. Твою страсть, твой восторг, доброту и сострадание. Все то, что делает тебя человеком. Помни, что от тебя останется очень мало, Дрейгон. Горгулья Рока превратила твою любовь в проклятье, я же заберу ее целиком. Отныне ты станешь самым черным колдуном в истории. Потому что я заберу твой Свет…
В этот момент зеленоватая ядовитая слизь потекла с челюстей чудовища, с ног до головы облепляя Дрейгона и принося ему страшную боль.
Но колдун ее почти не чувствовал, столь сильны были его собственные мучения.
Через несколько секунд он потерял сознание, не зная, очнется ли еще.
Все внутри сгорело, и ему было почти все равно.