Постояв (или попарив?) около того, что раньше было моим телом (за которым я ухаживала как могла в это тяжелое время), я поняла – нужно двигаться. Разумеется, я могла стоять (парить?) тут вечно, ждать, пока доедят мое тело, уберут или похоронят. Но что‑то подсказывало, что это еще не конец, впереди что‑то есть.
Тихо наступило 27 февраля.
Солнце!
О, боже! Как его искажает жизнь! На самом деле оно коричневое, и вовсе не светит! А еще оно издает чудовищные звуки – кваканье, грохот и рокот, особенно, когда, словно декорация в старом театре, поднимается с западной стороны. Да‑да, не с востока.
Стало мерзко. Самое чистое и яркое, по сути, оказывается темным и противным. Я чувствую мерзкий запах. Это что, останки моего тела начинают разлагаться и смердеть? Интересно, почему? Куски недожранной плоти обильно политы кровью, на улице мороз – все должно замерзнуть. Я осторожно склоняюсь над своими останками – малопривлекательное зрелище, кажется, я даже не знала, что в моем теле столько … кхм … ну, вы понимаете. Да, это мои останки загнивают. Отвратительный запах.
Значит, законы «природы» – такой же обман, как и солнце.
Черт! Вокруг сплошной обман, как ни банально будет сказано!
Я продолжаю парить около своего тела (вернее, около того, что от него осталось). Никто не осмеливался подойти. Каждое утро ко мне приходил сосед Виктор. Мы мило пили чай, Виктор делал неоднозначные намеки на возможное продолжение событий, но я всегда отказывалась, и он уходил. Как вы знаете, жить вместе мужчине и женщине нельзя, так недалеко и до полного выживания особей, что под негласным запретом.
Сегодня Виктор не пришел. Видимо, услышав ночной крик, понял, что это кричала я, и что ОНИ сожрали меня. И решил, что сегодня посидит дома, – вдруг я осталась жива и требуется помощь? А это денег стоит – врачей осталось совсем немного! Зачем тратиться?
Обидно до слез. Вот только обида была какая‑то пустая, словно и нет ее вовсе. А через секунду я о ней и вовсе забываю! Весело!
Около тела появляется собака. Она осторожно нюхает то, что лежит на снегу, и завывает. Я умиляюсь – хоть кто‑то скорбит. Я тут же пытаюсь проникнуться к псу добротой и заботой, и даже хочу подсказать, что попа не самое мое лучшее место, но у меня ничего не выходит: ни один из рецепторов чувств не отвечает на мои запросы. Я просто стою и смотрю, что же будет дальше. А дальше – на заснеженном горизонте появляется стая псов.