«А Александр Александрович не больно-то и похож на свои фотографии. Ретушируют их, что ли?» – подумала Раиса Адамовна.
Мужчина положил телефонную трубку на аппарат и несколько секунд рассматривал странную посетительницу: «Каких только людей сюда ни заносит. И эту, наверняка, привела нужда. Кто она? Вдова какого-нибудь критика или прозаика? Нет, наверное, все-таки поэта».
– Какое у вас ко мне дело? – посматривая на часы, спросил он с едва скрываемым беспокойством.
Раиса Адамовна все это время пыталась развязать мешочек, но пальцы словно одеревенели.
– Жить тяжело, Александр Александрович. Помогите как-нибудь.
Мужчина озадаченно посмотрел на нее:
– Всем тяжело – война. У нас писательский союз. Если вы тоже пишете, то поможем чем сможем. Вас как зовут?
– Раиса Адамовна Кудашева.
– Что-то не припомню такой писательницы, – откинулся на спинку стула Александр Александрович, доставая пачку папирос.
– Я писала. Стихи. Их печатали когда-то. Только очень давно, – спешно заговорила Раиса Адамовна и в отчаянии снова дернула за тесемку мешочка, но узел не поддавался, а пальцы по-прежнему не слушались.
Мужчина чиркнул спичкой и, заметив ее замешательство, и уже успокаивающе произнес:
– Да вы сами прочтите что-нибудь.
– Ну что ж, извольте.
Александр Александрович устроился поудобнее, выпустив дым через ноздри.
Облизав сухие губы и уставившись в пол, Кудашева начала:
– Гнутся ветки мохнатые
Вниз к головкам детей;
Блещут бусы богатые
Переливом огней;
Шар за шариком прячется,
А звезда за звездой,
Нити светлые катятся,
Словно дождь золотой…
По мере того как читала Раиса Адамовна, лицо Фадеева все более и более вытягивалось, и на нем читалось неподдельное изумление. Постепенно преодолев его, он тоже зашевелил губами, отложил папиросу, повторяя наизусть вместе с Кудашевой эти строки.
Поиграть, позабавиться,
Собрались детки тут.
И тебе, ель-красавица,
Свою песню поют.
Все звенит, разрастается,
Голосков детских хор,
И, сверкая, качается
Елки пышный убор.
В лесу родилась елочка, в лесу она росла,
Зимой и летом стройная, зеленая была!
Метель ей пела песенки: «Спи, елка… Баю-бай!»
Мороз снежком укутывал: «Смотри, не замерзай!»
Закончили они вместе, и оттаявший, просветлевший Фадеев почти закричал:
– Так… так это вы написали?! Я с детства помню эти стихи и всегда плакал над последними строками, когда елочку срубали «под самый корешок»! Где ж это было напечатано: в «Малютке» или «Солнышке»? Кажется, в «Малютке». А это, это ваше?