– Ники, Ники, очнись! Здесь только я. Ты дома. Я с тобой!
Холодящий кровь крик снова резко сменился истерическим смехом.
– Я сам тебя отдам… Я должен… Должен тебя отпустить… Больно… Так больно… – шепот, пустой взгляд, устремленный в иную реальность, и льющиеся из уголков глаз беззвучные слезы. – Ты только вернись… Нельзя… Нужно дать ему время… Глупая, глупая Эль… Моя мама Лада…
И снова крик, смех, рыдания, мольбы, пучина боли, отчаянья и страха, пока в один момент он не схватил мою руку и, крепко сжав, произнес почти нормальным голосом:
– Дэв!!! Доверься ему, он не предаст. Он поможет. Доверься ему, Эль, слышишь? Пусть идет с тобой, – но прежде чем мой отупевший от происходящего мозг смог отреагировать на его слова, парень снова впал в беспамятство. – Я Николас, мне четыле годика… Тебе нельзя идти одной! Мама, мама! Ты должна идти… Не убивай ее! Кровь! Я убью его! Пожалуйста, папочка, ей ведь больно! Убери от нее руки! Нет!
Ник еще долго кричал и метался, заточенный в собственных кошмарах. Он смеялся и плакал, пытался размозжить себе голову о спинку лежанки, разбил в кровь кулаки и расцарапал лицо, пытаясь вырвать собственные глаза. Мне с трудом удавалось с ним справляться, останавливая от непоправимого, но затравленный разум отказывался воспринимать действительность и осознавать собственную вину. Он жалко ретировался, оставив сознанию лишь панику и рефлексы. Не знаю, сколько это продолжалось, может быть, час, а может, целую вечность, но в какой-то момент, буйство парня стало стихать. Как в детстве, он крепко сжимал мой мизинец и пустым, безучастным голосом повторял:
– Я Николас Лалентон… Мне четыре годика… Моя мама Лада, а папа Леф…
Наконец, он затих, ослабевшие пальцы разжались, и лицо приняло выражение покоя и безмятежности, а я еще долго сидела, не в силах собрать воедино разорванную в клочья душу и взорвавшийся мозг. Когда шок от случившегося более или менее поутих, за окном стояла глубокая ночь. Меня трясло, и единственное, чего сейчас хотелось, – забиться в самый темный угол и прореветь до рассвета, проклиная себя за случившееся. И только засевшие в голове слова братишки: «Ты должна идти», не позволили мне раскиснуть и провалиться в пучину самобичевания. После того, что я натворила, у меня нет права на слабость.