Но можно ли отделить вкус от власти? Даже когда кажется, что художник творит свободно, он всё равно включён в систему – грантов, фестивалей, институций, критиков. Сам факт того, что произведение искусства становится «видимым», – результат сложной цепочки согласований, выбора и предпочтений. Кто попадает на биеннале? Чьи работы выставляют в «Тейт», МОМА или Центре Помпиду? Это уже не только о творчестве. Это – о доступе.
В XX веке казалось, что авангард сломал старую иерархию. Но рынок мгновенно поглотил радикальность. Джексон Поллок, начавший как отчаянный экспрессионист, стал лицом культурной пропаганды. Его работы покупали банки и правительственные организации. С тех пор рынок научился приручать даже самое острое и неудобное искусство – если оно хорошо продаётся.
Современные художники живут в этом двойственном мире. С одной стороны – желание быть свободным, честным, неподконтрольным. С другой – необходимость быть представленным, купленным, замеченным. Чем выше амбиции, тем выше ставки. Галереи требуют «узнаваемый стиль», арт-ярмарки – «продаваемость», гранты – «социальную повестку», кураторы – «тематическую актуальность». Искусство становится транзакцией, где художник – поставщик, а институции – фильтр.
И в этом уравнении вкус всё чаще уступает место нарративу. Кто ты? Какую историю рассказываешь? Насколько она вписывается в текущую повестку? Биография, контекст, символика – ценятся не меньше, чем само произведение. Картину нередко покупают не за композицию, а за то, что она «представляет». Деньги идут не только за форму, но за идеологию, принадлежность, сигнал. Искусство превращается в социальный маркер.
И всё же вкус – даже если вытесненный, даже если заглушенный – продолжает жить. Он проявляется в тишине, в одиночных решениях, в том, что не входит в каталоги. Утончённый взгляд, интуитивное узнавание красоты, способность увидеть ценность до того, как она стала товаром, – всё это не исчезло. Просто перестало быть главной валютой.
Сегодня особенно остро стоит вопрос: возможно ли настоящее искусство вне зависимости от вкуса толпы и власти капитала? Возможно ли оно вне признания, вне цены, вне лайков? Ответ на этот вопрос не даёт рынок и не кураторы. Его даёт время. Потому что только оно окончательно отделяет моду от смысла, спекуляцию – от подлинности, красивое – от великого.