В толпе мелькнули лица – несколько женщин держали детей на руках, кто-то тянулся в мою сторону, кричал, но слов не было слышно. Я знал: сейчас пуля попадёт и в тех, кто не виноват. Но остановиться было нельзя – приказ стал сильнее любой мысли.
Всё перемешалось: хлопки выстрелов, вспышки света, люди мешались под ногами, пытались закрыть собой детей.
Стреляю – тело работает само, не думая. Всё будто во сне: автомат, очередь, ругань и плач.
Чужой голос внутри:
>Тактическое подавление: разрешено
>Приоритет – устранение заражения
Кто-то схватил меня за рукав – грязные руки, потом – резкая боль, зубы впились в запястье. Я рванулся, вырвался, только кровь потекла по руке. Не помню лица́ – только белки глаз, выдох и дикая, звериная хватка. Кожа вспыхнула как от ожога. Под тканью стало липко, как будто в поры загнали ледяную грязь. Я выдохнул резко, но даже голос прозвучал как чужой. В голове мигнуло: бинтовать? жечь? доложить? – и всё тут же потонуло в сером гуле. Только боль и хруст ткани под курткой. Внутри что-то затихло.
Всё закончилось внезапно: крики стихли, воздух был густой от пороха и чужого страха.
Я опустил автомат, смотрел на ладонь – кровь сочилась между пальцами, сердце билось слишком быстро.
В руке появилось лёгкое покалывание, будто кожу стянуло морозом сильнее обычного. В груди что-то ёкнуло – странное, тревожное, но не то чтобы больно. Решил, что просто устал – слишком много всего за ночь.
В ангаре было тихо. Кто-то стонал на полу, кого-то звали по имени.
Я видел, как тот парень, который помог, стоял у стены, не двигаясь, весь в чужой крови, но с живыми глазами. На его лице не было ни страха, ни злобы – только усталость и то же пустое отчаяние, что теперь жгло внутри меня.
Я стоял, прижимая рукав к ране, ощущая только слабую ломоту внутри, будто что-то во мне выключили навсегда.
Всё кончилось быстро. Люди лежали на полу, кто-то молился, кто-то стонал. Я стоял, прижимая рукав к ране.
Попытался включить телефон – экран погас.
Мама так и не узнает, что было дальше.
Дороги обратно нет.
Долгое время в ангаре стояла такая тишина, что казалось – даже печка погасла.
Запах пороха, крови, мерзлый дух зимнего утра вползали под кожу.
Я всё ещё держал автомат, не замечая веса – пальцы онемели, словно чужие. Сердце билось, как после бега, но внутри – только пустота.