В руках у часовых автоматы, в глазах – только усталость и равнодушие.
– Не дергаться. Ближе не подходить. Нарушишь – карантин строже, – коротко бросил сержант.
Внутри клетки быстро стало тесно – люди кричали, рыдали, некоторые просто садились на пол, уткнувшись лбом в колени. Родственников уже не подпускали, даже если кто-то умолял разрешить увидеться с близкими или разрешить передать ему тёплый платок.
Я держался ближе к стене, пряча руку в кармане, надеясь остаться незамеченным.
Под бинтом начало жечь сильнее – как будто кожа под ним перестала быть моей. Иногда казалось, будто что-то внутри двигается – не боль, а тревожное ощущение ползущего под кожей жара. Я сжал пальцы, но ощущение не ушло.
Димка оказался рядом – привычно стоял плечом к плечу, как всегда на сменах. Он молчал, только иногда бросал короткий взгляд, будто проверяя, цел ли я.
Когда дежурный позвал добровольцев разносить воду, Димка вышел первым и сразу потянул меня за собой:
– Саша тоже пойдёт.
Сержант посмотрел, кивнул, не заметив ничего подозрительного.
Димка вёл меня вдоль стены, заслоняя от чужих взглядов, и тихо сказал:
– Вместе как-то спокойнее.
Мы взяли бак, начали разносить воду уцелевшим, стараясь не выделяться и не встречаться глазами ни с военными, ни с гражданскими. За спиной всё ещё слышались крики и стоны – туда, за решётку, уже никого не пускали.
Я понимал: стоит только кому-то из солдат заметить мою рану – окажусь там же, среди обречённых.
Впервые пришло отчётливое ощущение: выбираться отсюда будет каждый сам по себе.
Время в ангаре словно застыло. Всё вокруг было тусклым и выцветшим: и лица, и потолок, и снег за окном. Даже военные теперь почти не разговаривали – короткие команды, переклички да редкая ругань у входа.
Карантинная клетка стала отдельным миром: там, за решёткой, сидели изолированные – укушенные и подозрительные. Некоторые ещё держались – просто смотрели в пол или медленно перебирали пальцами край одеяла. Другие сдавались быстрее: у кого-то начинался озноб, губы синели, глаза стекленели; кто-то метался во сне, кто-то бормотал бессвязные фразы.
Я наблюдал за ними, стараясь не попадаться на глаза дежурным. Со стороны всё казалось одинаково страшным: одна женщина с ребёнком к обеду начала бредить, малышка хрипела во сне и стонала, пока мать просила воды и не отпускала её ни на секунду.