Весь следующий день Ганс числился еще в отпуску, и потому, пользуясь своей свободой, он проспал чуть не до обеда. В полдень он сходил на станцию встретить отца. Тот все еще утопал в блаженстве от прелестей столичной жизни, которые он вкусил в Штутгарте.
– Если ты выдержал, то можешь себе пожелать что-нибудь, – «заявил он, будучи, в прекрасном расположении духа. – Ну-ка, подумай!
– Да нет, – со вздохом ответил Ганс, – я наверняка провалился.
– Не болтай вздор? Говори, чего тебе хочется, пока я не передумал.
– На рыбалку, бы мне сходить в каникулы, как прежде. Можно?
– Если выдержал – безусловно, можно.
На другой день – это было воскресенье – лил проливной дождь, грохотала гроза, и Ганс до вечера просидел у себя в комнатке за книгами. Вновь и вновь он припоминал все упражнения, доставшиеся ему на экзаменах, и всякий раз приходил к заключению, что ему просто не повезло. Ведь он мог бы справиться и с гораздо более трудными заданиями. Ну, конечно, он не выдержал! И опять у него голова болит! Он почувствовал в душе все нараставший страх и в конце концов с тяжелым сердцем отправился к отцу.
– Пап!
– Чего тебе?
– Спросить я хотел… Вот ты говорил, чтоб я пожелал себе что-нибудь. Но я лучше не пойду на рыбалку…
– Это еще почему?
– Да потому что я. Знаешь, я хотел спросить, можно ли мне…
– Ну-ну, выкладывай! Не ломай комедию! Что ты; там еще выдумал?
– Если я провалился… Можно мне в гимназию поступить?
Господин Гибенрат оторопел.
– Что? В гимназию? – вдруг взорвался он. – Ты… Да кто это тебе в голову вбил?
– Никто Я просто так говорю. – На лице Ганса отразился смертельный страх, но отец ничего не замечал.
– Ступай, ступай? – воскликнул он, сопровождая свои слова раздраженным смешком. – Что за сумасбродство! В гимназию! Я пока еще не коммерции советник!
И господин Гибенрат так резко отмахнулся, что Ганс понял – все просьбы бесполезны. В полном отчаянии он вернулся к себе в каморку.
А отец еще долго ворчал: «Вот неслух! Придумал тоже! В гимназию! Эк куда хватил!
С полчаса Ганс просидел на подоконнике, упершись взглядом в свеженатертый пол. Он пытался представить, что же будет, если ему не удастся поступить ни, в семинарию, ни в гимназию и вообще не придется больше учиться. Его поставят за прилавок учеником в какой-нибудь сырной лавочке или определят в контору, и он проживет жизнь, как те скучные и жалкие людишки, которых он так презирает. А ведь он во что бы то ни стало хотел подняться выше их.